Дом. Рассказы

–Было это прошлой осенью. Отпуск мой на сентябрь пришелся. И мы вдвоем с соседом – тоже старым холостяком – порешили забраться поглубже в чащу и с недельку по наслаждаться, так сказать общением с живой природой.

На резиновой лодке по ручьям и лесным речушкам добрались мы в такое место, где, пожалуй, человеки ещё не бывали, потому как болото вокруг, только по воде и добраться можно. Было у нас всё: палатка имелась польская, снасти, спички, консервов рюкзак и даже ружье для подводной охоты, хоть в здешних речушках с ним делать нечего.

Место выбрали чудное на берегу: сухое, безветренное, на краю большой поляны. Прямо как мы с вами! Палатку поставили, удочки закинули, костерок разложили, бутылочку, конечно, по случаю начала отпуска откупорили, в общем, приступили к этому самому единению с природой. А как Митька щуку на живца вытянул, мы быстрехонько ушицу соорудили. Понятное дело, под неё и вторую почали. Разогрелись, да и время теплое. Разделись до плавок. Сидим на поляне, косточки на послеобеденном солнышке прогреваем. Приемник голосом Леонтьева надрывается, рыбка поклевывает. Идиллия. Не знаю как другие городские, а я об этой неделе весь год мечтаю.

Сергей Иванович на минуту прервался. Лицо его приобрело выражение озорное и, в тоже время, таинственное. Я не торопил его. По всему видно, что рассказывать он был мастак – знал, когда паузу вставить.

Тем временем мой рассказчик закурил и несколько мгновений наслаждался противным для меня некурящего табачным дымом.

– Так вот, = торжественно произнес он наконец, – тут всё и началось.

Гляжу я – у Митьки лицо в жуткой гримасе застыло: глаза на лбу, челюсть отвисла, а волосы вертикальное положение приняли. Оборачиваюсь медленно, готовлюсь не меньше чем черта увидеть. А он и впрямь стоит. Метров пять от нас. Только без рогов он, копыт и хвоста, да и морда не свиное рыло, а вроде человеческой. Ростом меньше двух метров, не то горбатый, не то сутулый, в плечах же два тебя! Голый!

У меня сердце в желудок упало и чуть не захлебнулось, весь хмель как рукой сняло. Мысли запутались, друг о друга спотыкаются, только вертится в голове: «Вот и пропели трубы архангелов в день Страшного суда». Крикнуть бы надо, да не могу, к тому ж и бесполезно это – глухие места. Вспомнилось, почему то, что бригадир до сего дня пятерку не отдал, ещё полгода назад «до получки» занятую.

Тут Митька заорал, да так страшно, что моё сердечко из желудка в самый низ живота перебралось и затихло. А он вскочил и прямо с берега в реку. Не поверишь, ни на одних чемпионатах по плаванью таких результатов не показывали. Плыл Митька без остановки так, что взмахов рук видно не было. Про всё на свете, стервец, забыл, друга бросил на погибель, хотя конечно, надо Бовой Королевичем быть, чтобы, увидев такое чудище лесное, не побежать, куда глаза глядят. Я – другое дело. У меня ноги отнялись от страха.

Вот так сижу, не жив, не мёртв, а этот лохматый заурчал радостно и ко мне двинулся. Приёмник у него под ногой хрустнул, Леонтьев замолчал. Вспомнил я, наконец, как это чучело называется. Звать его, как и нас, Человеком, а вот фамилия Снежный, пожалуй, не соответствует, потому как если он снежный, то зачем летом народ пугает? Скорее подойдёт ему прозвище Лесной или Болотный, хотя нет, так и до Водяного недалеко. В общем, нечистая сила, поговаривают, правда, родственником нам приходящаяся.

Идёт он ко мне и урчит.

Слышу, издалека откуда-то Митька орёт:

– Сматывай, Серёга! Сожрёт же тварь тебя к ядреной матери!

Я бы рад, только словно прирос к земле. А глазами в его глаза вперился и отвести не могу.

Лапу он мне свою на плечо положил, как бревном придавил. Прощай, думаю, жизнь моя грешная, придётся сгинуть в желудке зверя страшного. Ан нет! Схватил он меня за плечо, поднял, как пушинку, и враз на ноги поставил. Бежать всё равно не могу, но страх, вроде бы, уходить начал и сердце ожило. Жду, что он станет дальше делать. Вспомнил статьи газетные, где люди с ним встречались, только это всё больше в горах, либо в тайге случалось. Однако не помню, чтобы хоть раз он людям зло причинил. Тогда я совсем душой успокоился, но колени всё дрожали.

Тут замечаю, что он не просто меня рассматривает, а с собою сравнивает. Понял я, что за своего он меня принял. Скажу без ложной скромности, что, если бы не лысина и плавки, мы с ним как близнецы смотрелись. Причём я эдаким хилым младшим братом выглядел. Он, наверное, тоже сходство заметил и на плешь мою внимание обратил, потому что вцепился в свою гриву и как гаркнет, будто гаубица поблизости ухнула.

Я руками развожу, говорю, мол, так и так, брат, выпали мои волосы, знал бы, что с тобой встречусь, парик нацепил.

Мой голос на него и вовсе магически подействовал: глаза восхищённо вытаращил и снова как гаркнет, что уши заложило. Теперь уж мне смешно стало.

– Что, любопытно? – спрашиваю. – Ты жлоб здоровый, а немой, я же, хоть и хлипкий, зато мысли ясно выражаю.

Я говорю, а он лапы по швам и мне в рот глядит, как кобра на дудку.