Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Для Дизраэли трудность заключалась в том, что то, что хорошо расходилось как литература, оказывалось почти гибельным в практической политике. Меньше чем за год до того они с лидером протекционистов Бентинком разделили свою партию и свергли Пиля с поста главы партии тори; однако, поддерживая законопроект Рассела, они рисковали еще одним расколом между передне- и заднескамеечниками. Ни один из них, похоже, не подозревал, в какие неприятности они ввязываются. Особенную беззаботность проявлял Бентинк. В сентябре 1847 г. он писал Крокеру: «По-моему, я всегда голосовал в пользу евреев. Говорю „по-моему“, потому что я никогда не мог заставить себя как следует подумать о данном вопросе с той или другой точки зрения и едва ли понимаю, как я мог бы голосовать, если бы рассматривал данный вопрос в отрыве от вопроса римско-католической веры, который я всегда считал вопросом большой национальной значимости… На еврейский же вопрос я всегда смотрел как на дело личное, как смотрел бы на большое личное имущество или билль о разводах… Для протекционистской партии этот вопрос должен оставаться открытым, подобно вопросам, связанным с католиками. Возможно, я решу, как голосовать, накануне голосования, сохраняя собственную последовательную позицию в пользу евреев, но не оскорбляя большинство членов партии, которые, как я понимаю, проголосуют против. Дизраэли, конечно, всей душой поддержит евреев, во-первых, из наследственной предрасположенности к ним, и во-вторых, из-за того, что он и Ротшильды — большие союзники… Все Ротшильды высоко ценятся в личном плане, и лондонский Сити избрал Лайонела Ротшильда одним из своих представителей, это такое выражение общественного мнения, что я не думаю, что партия… окажет себе большую услугу, заняв позицию против евреев»[23].

Что касается Дизраэли, 16 ноября он уверенно говорил Бентинку и Джону Маннерсу, что «гибель не столь неминуема… и битва не состоится до следующего года»[24].

Оба они, как оказалось, проявили излишний оптимизм. На самом деле во время голосования их поддержали всего два протекциониста (Милнс Гаскелл и — возможно, из противоречивых побуждений — Томас Бэринг). Не менее 138 членов палаты, возглавляемых такими твердолобыми консерваторами, как сэр Роберт Инглис, проголосовали против, подтолкнув партию к новым беспорядкам. «Должен ли я… аплодировать Дизраэли, когда он объявляет, что нет никакой разницы между теми, кто распял Христа, и теми, кто стоит на коленях перед распятым Христом?» — осведомлялся Огастес Стаффорд. Бентинк подал в отставку, предоставив руководство тем, кого он назвал «партией „Ни папства, ни евреев“», в руки лорда Стэнли. Вполне понятно, что впоследствии Дизраэли стремился приглушить свои взгляды, когда вопрос обсуждался в палате общин: примечательно, что человек, которого и в то время, и позже в целом считали «бессовестным» (по выражению Диккенса), не стал совсем отказываться от своей поддержки эмансипации. Частые нападки на его поведение — особенно со стороны Шарлотты и Луизы — были несправедливыми; Дизраэли продолжал голосовать и время от времени выступать с тех же позиций, какие он занял в 1847 г. Конечно, жестокость могла объясняться тем, что его финансовая зависимость от Лайонела в тот период препятствовала полной смене курса; именно это подозревала Шарлотта. В мае 1848 г. у нее произошла еще одна неприятная сцена с Мэри Энн, которая утверждала, будто Лайонел нарочно не отвечает на письма Дизраэли. В частности, обнаружилось, что «ее муж по-прежнему в большом долгу, и его преследуют кредиторы, и он умолял моего мужа о помощи и поддержке». После еще одной стычки между двумя женщинами Лайонел решил ссудить Дизраэли еще 1 тысячу ф. ст.[25]