Дом Ротшильдов. Пророки денег. 1798–1848

Сразу после второго отречения Наполеона перспективы Ротшильдов относительно влияния на французский двор были неплохими. Во-первых, они отвечали за передачу британского займа вернувшемуся королю Франции. Во-вторых, вернулся Дальберг, бывший князь-примас наполеоновского Рейнского союза и великий герцог Франкфурта: он вошел в состав французского временного правительства и стал еще одним оппортунистом (самым знаменитым из которых был Талейран), кому удалось пережить очередную смену власти благодаря своевременному переходу на сторону противника⁴⁰. Однако отставка Талейрана с поста премьер-министра и замена его герцогом Ришелье, судя по всему, ослабила позиции Ротшильдов. Джеймс всячески старался обхаживать секретаря Ришелье, который, видимо, снабжал Ротшильдов ценной информацией о намерениях Франции. Но осенью и зимой, когда возник вопрос о займе, министр финансов Корветто предпочел поручить его Бэрингу и Пьеру-Сезару Лабушеру из банка «Хоуп и Кo»⁴¹, которого «сосватал» Габриэль-Жюльен Уврар, еще один выживший осколок империи. В начале 1817 г. заключили договор, по которому, в обмен на комиссию в 2,5 %, Бэринги обязались предоставить французскому правительству первоначальные 297 млн франков в обмен на пятипроцентные рентные бумаги. Из-за того что облигации выпускались в течение нескольких месяцев тремя сериями и котировались по 52,5, 55,5 и 61,5, это означало, что французское правительство повышало свой национальный долг примерно на 534 млн франков ради суммы, составлявшей менее 300 млн франков наличными, – иными словами, оно платило проценты по фактической ставке около 9 %, почти вдвое больше номинальной процентной ставки на свои рентные бумаги. Вопреки позднейшей мифологии, Ротшильдов почти вытеснили из этой замечательной операции, «чтобы предотвратить, – по словам Бэринга, – гонку на биржах, которая окончится обесцениванием».

Джеймс получил тяжелый удар; он потратил много сил на разработку собственных планов займа и вплоть до последней минуты верил, что ему, по крайней мере, позволят войти в какой-нибудь консорциум. «Подавленный» и злой, он поносил Бэринга за двуличие, утверждая, что его конкурент подкупил французские власти, преувеличив неплатежеспособность Франции и получив благодаря этому полугодовую передышку. Его гнев удвоился, когда неудачей окончилась и последняя попытка (вместе с Лаффитом и Пэришем) примкнуть к группе Бэринга для выпуска третьей серии ренты в июле 1817 г. Соломон, вернувшийся в Париж из Лондона, невольно восхищался ловкостью соперников, обошедших его брата: «Он изрядный мошенник, этот Бэринг. Сегодня он ужинает с нами, вместе с Лаффитом… Мы должны быть очень осторожными во всем, что связано с ним. Бэринги были и остаются такими же сведущими, как и мы, они ловко пользуются своим влиянием. Среди здешних властей нет ни одного значимого человека, кто не был бы с Бэрингом в приятельских отношениях… Русский посол Поццо ди Борго на стороне Франции и Бэринга, они вращаются в одних кругах… Бэринг и французский министр финансов делят прибыль. Министра считают одним из самых продажных…»

Независимо от того, насколько справедливыми были обвинения, Бэринг находился в достаточно сильной позиции, чтобы снова вытеснить Джеймса, когда начались переговоры о последнем займе, необходимом для выплаты остатка контрибуции. Хотя рентные бумаги номиналом в 290 млн франков в мае 1818 г. сразу разошлись среди широкой публики, правительство, судя по всему, боялось безудержной спекуляции, которую привлекали эти бумаги (подписка превысила намеченную сумму почти в 10 раз, и котировки взлетели до 80 по сравнению с выпускной ценой в 66,5), и вторая серия на 480 млн франков (номинал) в том же месяце была поручена Бэрингу. Когда Джеймсу – вместе с другими парижскими банкирами Багено, Делессером, Греффюем, Оттингером и Лаффитом – предложили какие-то жалкие 10 млн франков, которые они к тому же должны были разделить с Дэвидом Пэришем, он пришел в негодование и осуждал «чудовищное» обращение. Ему и другим пришлось довольствоваться лишь крохами от займа в 31 млн франков, выданного городу Парижу. Как сообщал герцог Веллингтон лорду Ливерпулу, «дело в том, что Бэринг, держащий в руках французские финансы и понимающий, что французские займы войдут в Англии в моду, до некоторой степени руководит мировым денежным рынком. Он сознает свою силу, и успешно противодействовать ему – задача не слишком простая». Если и был в истории период, когда Бэрингов называли «шестой великой державой» (фраза, приписываемая Ришелье; скорее всего, апокриф), то он наступил именно тогда.