Дом с неизвестными

Признаться, оперативники тоже были обескуражены малым количеством бензозаправочных станций. На карте, которая висела в соседнем кабинете Управления, они обозначались черно-белым кружком на L-образной ножке. В Москве таких кружков насчитывалось несколько десятков, а за ее пределами сиротливо пестрело всего несколько штук. Это было связано с тем, что в начале войны из народного хозяйства СССР для нужд фронта изъяли около половины всех исправных автомобилей – 206 тысяч грузовиков, спецмашин и легковушек. Похожая ситуация сложилась и на Московском крекинг-заводе. За годы войны на его оборудовании переработали 2,8 миллиона тонн нефти. Разумеется, большая часть топлива отправлялась на фронт. В тылу оставалось мало автомобильного транспорта, мало топлива, и часть заправочных станций за ненадобностью закрыли либо демонтировали.

– Ничего, братцы-товарищи, и с этим делом разберемся, – покручивал зажатую меж коленок трость Старцев.

– А куда ж мы денемся, Иван Харитонович! – весело поддержал водитель. – С фашистом разобрались, и дома все наладим! Вона в Москве сколько машин-то развелось! В апреле-мае – накануне нашей Победы – почитай раз в пять транспорта меньше было. Ездили себе спокойно и в ус не дули. А сейчас глаз да глаз нужен…

Пожилого водителя звали Федор Андреевич, в Управлении его уважали. Сколько помнили ветераны угрозыска, он крутил баранку в муровском гараже. Сначала на допотопном шарабане – «АМО-Ф15», вмещавшем четырнадцать человек. Потом пересел на «ЗИС-8», позже обучился водить легковушки. В июне 1941-го ушел на фронт, где тоже служил шофером полуторки – возил на передовую боеприпасы и продукты, а с передовой раненых. Служил исправно, пока не попал под налет немецких штурмовиков. Был контужен и ранен осколком бомбы. После излечения на фронт врачи не допустили, да и возраст уже был не молодецкий. Вернулся в Москву, в МУР. С тех пор и работал тут шофером.

– …Нет, товарищи офицеры, самой холодной была зима 1940 года – это я точно помню, – басил Федор Андреевич. – До сорока градусов мороз опускался.

– А в 1941-м? – поинтересовался Бойко, которого в Москве в тот период не было.

– В 1941-м зима стояла помягче. Ноябрь, правда, выдался холодным. В январе жахнуло под сорок…

Разговор о холодных зимах зашел после чьей-то реплики о необычно жарком лете. Дескать, за каждым таким знойным летом обязательно следует морозная зима.

– …потом зимы были еще мягче, да только жителям легче от этого не было, – вздохнул водитель. – Помню, вернулся с фронта, малость оклемался, пошел в школу внучку забирать. Вхожу, а внутри – что на улице – холодина такая, аж иней по стенам блестит. Вахтерша сидит вся закутанная, и детки такие же. Дров и угля нет, топить нечем, дети сидят в классах одетые. Чернил и тетрадок тоже нет – пишут карандашами на полях старых довоенных газет.

– Да… хлебнули мы с этой войной, – покручивая трость, проговорил Иван Харитонович. – Ничего-ничего. Везде наведем порядок. Пройдет немного времени, и заживем лучше прежнего…

* * *

Сотрудница заправки в Нахабине – высокая девушка в платке и пропахшем бензином черном комбинезоне – долго рассматривала снимки Аристархова и его автомобиля.

– Нет, я такого не видела, – качнула она головой. – Мужик-то видный. На артиста похож. Если бы остановился на моей заправке, запомнила бы.

– А темно-серый «Опель» не заворачивал? – не отступал Старцев.

– И «Опеля» не встречала. По этой дороге одни грузовики ездят.

– Куда же они ездят? – теряя интерес, спросил Иван.

– В Истру.

– А чего там?

– Кирпичный завод, текстильный комбинат, прядильно-ткацкий…

Следующим объектом стала бензозаправочная станция на краю большого села Жаворонки. Ехать через Москву показалось слишком долго, старый водитель рискнул – повернул от Нахабино на юг, чтоб срезать путь.

Через Павловскую Слободу и Никольское промчались по асфальту, дальше верст пять тряслись по ухабам грунтовки. От Аксиньино снова выскочили на асфальт и вскоре, к своему удовольствию, въехали в Жаворонки. Отыскав станцию, водитель подкатил к колонке.

– Вы тут, товарищи офицеры, беседуйте по своим делам, а я своими займусь. – Вооружившись ветошью, он собрался наполнить бак бензином.

За маленьким окошечком сидела полная женщина лет сорока пяти. Треть ее лица занимали очки в роговой оправе с толстыми линзами. Она увлеченно читала журнал и очнулась, лишь когда Егоров постучал по стеклу.

– Что же вы такое интересное читаете? – с улыбкой спросил он. – Здравствуйте.

Улыбнувшись в ответ, женщина показала обложку журнала «Интернациональная литература» за 1934 год.

– Рассказы Хемингуэя.

– У вас хороший вкус. Нам бы заправиться, а заодно поговорить. – Он предъявил удостоверение.

Женщина торопливо поднялась и вышла из кирпичной будки.

– Слушаю вас, товарищи.

Егоров задал пару вопросов и показал фотоснимки. К немалому удивлению оперативников, работница станции сразу узнала в Аристархове водителя, часто заезжавшего заправляться.

– Зимой не видела, а летом раза по два в месяц наведывается, – сказала она.

Для проверки точности сведений Егоров не стал демонстрировать снимки «Опеля».