Дом с панорамными окнами. Сборник

Сорок четыре километра в час! Это ж семьсот тридцать три метра в минуту!

Это кто ж так бегает?

«Усейн Болт[5] так бегает. Но на стометровке. А мне семь километров с гаком бежать… Или сдохну, или добегу».

Ромка взглянул на часы. Тринадцать ноль-ноль.

Какие-то там, то ли американские, то ли английские ученые посчитали, что человек может бегать шестьдесят пять километров в час. Может теоретически. Но никто еще не бегал.

«Может, не надо было», — мелькнуло в Ромкиной голове. — «А мне надо».

И он помчался дальше.

Уже забегая во двор своего дома, он еще раз мельком взглянул на часы. Один час тринадцать минут.

«Ого! Я только что сделал Усейна Болта!» — радостно взвизгнуло в голове, и Ромка взлетел по ступенькам на третий этаж.

Перескакивая пролеты, он притормозил у своей двери, только в эту секунду понимая, что, кажется, забыл ключ…

Он его обычно укладывал в крайний карман, под «молнию», держал на длинном шнуре, чтобы не потерять вот в таких случаях. А вчера его отнял отчим.

Этот гад потерял свой комплект и отобрал его, Ромкин:

— Тебе, сосунок, еще рано свои ключи иметь.

И сейчас у него осталась одна несчастная минута.

Он стоит под дверью своего дома, почти достигнув места, где он будет в безопасности. Но почти не считается.

Ромку бросило в холодный пот.

Начинается…

Дрожащей рукой он дотронулся до кнопки звонка, сам не зная, на что рассчитывает.

В тишине спасительного коридора раздался переливчатый трезвон, который уходил из Ромкиного сознания куда-то в мутную темноту, терялся в надвигающемся ватном полусне.

Краешком уцелевшего сознания, он почувствовал, что дверь отворилась. Чьи-то руки поймали его, падающего, и втянули в прохладу квартиры, уложили или посадили куда-то.

Он уже не понимал.

Голову перехватило тугим ремнем. Ромка читал давно, еще в классе четвертом, книжку про индейцев. Там писали, что те казнили злодеев, ну, и бледнокожих, конечно, в первую очередь, вот таким как раз способом — плотно затягивали на голове размоченный кожаный ремень, и оставляли несчастного связанным на солнце. Палящие лучи постепенно подсушивали кожу, та сжималась, пояс стягивался, медленно сдавливая череп. Пока тот не треснет. Ромке казалось, что он попал на эту казнь сейчас. Впрочем, как и обычно.

Это его расплата.

Перед глазами проплывали черные, зеленые, кобальтово-синие круги, медленно разрастаясь из точки прямо перед Ромкиными глазами, и методично сменяя друг друга. В призрачной черноте он видел свои бледные руки, скрюченные судорогой и хватавшие что-то цветное.

Тело не понимало, где оно находится, что делает, дыхание срывалось на свист. Ромке казалось, что он проваливается в размытый синевой колодец, на блестящих от воды стенках которого, словно приговор, светится текст решенной друзьям задачки. И пасмурное лицо деда.

А, да, цветная тряпка, за которую он судорожно хватался, — это дедова любимая байковая рубашка, в ней его и хоронили.

Кусочком, нанометром сознания он чувствовал, как его мозг теряет контроль над телом: оно сотрясается, извергая из себя все новые и новые порции утреннего завтрака, остатки самоуважения, превращая его из человека в тупое животное, жалкого червяка, достойного лишь брезгливого отчуждения.

Достигнув своего пика, судороги стали медленно отступать. Черно-синие круги перед глазами тускнели, теряя болезненность очертаний и методичность головокружительных вращений.

В этот раз повезло. Кожаный ремень на его голове оказался некрепким, лопнул на мгновение раньше его черепа.

Ромка усмехнулся. «Хрен вам с редькой, краснокожие, а не скальп благородного капитана!»

Чернота вокруг рассеивалась.

Возвращающееся сознание подсказало, что сидит он на полу, в луже чего-то очень зловонного. Он вздохнул, в надежде, что это не то, о чем он подумал.

Напрасно.

То.

Оно самое.

Дерьмовое дерьмо.

Ромка открыл глаза, чертыхаясь и автоматически глядя на циферблат. Двадцать минут второго.

Это длилось четыре минуты.

А кажется, что целая вечность.

— Ромочка, ты жив! — рядом с ним возникло какое-то движение: это из дальнего конца коридора с тазиком и мокрым полотенцем бежала тетя Даша, соседка. — Слава Богу! Ты меня так напугал!

Ромка хотел подскочить, но поскользнулся в луже, и с грохотом растянулся.

— Теть Даш, я сам, я все уберу! — заорал он так, что бедная женщина присела. — Я все уберу! Сам! Только матери ничего не говорите.

— Вот те раз, — всплеснула руками соседка.

— Не трогайте ничего, я все сам, пожалуйста, — он жалобно посмотрел на пожилую женщину. — Теть Даш, пожалуйста.

Она лишь развела руками, с сомнением поглядывая на его бледное лицо.

— Ну, ладно, ванная в конце, по коридору. А я пока чай поставлю, — и суетливо побежала в сторону кухни, что-то бормоча и приговаривая, — совсем замордавали детей своей учебой!..

Она ушла хлопотать на кухню, специально не закрыв за собой дверь и то и дело тревожно выглядывая в коридор.

Но Ромка не рассиживался. Он неловко сбросил с себя испачканную рубашку, скрутил ее в комок. Быстро вытер линолеум приготовленной тряпкой. Дошлепал, покачиваясь, до ванны, сменил воду, и вытер все начисто.