Дом с привидением

Понятно, что фраза готовилась всю ночь, оттачивалась и доводилась до совершенства. Именной ей была предоставлена честь начать процедуру аутодафе. Но выдавленные, сквозь влажные от слюней губы мне в футболку слова, сразу потеряли весь, заложенный в них пафос и трагизм и приобрели характер более присущий гротесковому юмору комиксов.

– Не знаю. Загляни в трудовую книжку. Там должно быть написано. – и снова в три движения оставляю Существо за спиной.

Вообще-то, последнее место работы невестки – нянечка в детском саду. По сути, действительно техничка.

Пауза – десять секунд тишины. Противоположная сторона обдумывает: воспринять ли мои слова как прямой вызов и реагировать на них или придерживаться первоначального плана боевых действий. Пользуясь замешательством, успеваю дойти до розетки и подразнить мотор кофемолки близостью с электрическим потоком.

Наконец, Существо прорывает.

– Раньше за тобой убирала, а теперь за всеми твоими нахлебниками?!

– Чего молчишь? – подгоняет Брат.

А чего говорить? На собственной территории я убираю сам. Немытая посуда в мойке по полдня валяется у них. Я свою мою сразу. Принцип: испачкал – почистил, значительно упрощает жизнь в коммуналках. А наш дом – типичная коммуналка на две семьи.

– А конкретнее? – уточняю как можно более миролюбиво.

– Конкретнее? Всю кухню засрали! На скатерти помойка. Еле оттерла!

Теперь понятно: точка невозврата пройдена, послы отозваны, война объявлена. Жестоких оборонительных боев избежать не удастся. Тем более, что со скатертью действительно проблемы. Вчера ужинали окрошкой. А мелко порубленная зелень, особенно укроп, липнет ко всему не хуже, чем репей к штанам или декоративные магнитики к холодильникам. Стол после еды я вытирал лично. На три зараза. Но полностью искоренить приросшую к синтетике траву не удалось. Ей по технологии нужно дать время, чтобы подсохла до состояния сена, а уже потом увядшая зелень легко слетает с поверхности по мановению сухой тряпки.

– Стол я вытирал.

– Да хватит врать и оправдываться! Ты живешь за наш счет, а теперь еще этих притащил!!

От такой наглости даже камень растеряется. Бюджеты у меня и Брата разделились с тех пор, как птичка-шаман впорхнула в наше семейное гнездо. Бывало, что мы друг у друга перехватывали по мелочи до зарплаты, но чтобы жить за чужой счет – это что-то свежее и оригинальное. До такой глупости Существо прежде не доходило. Я чувствую, что с каждым новым обвинением все хуже превращаю звуки слов в эхо. Слова пробивают кристаллическую решетку поверхностного слоя, копятся внутри меня, собираются в сгусток энергии, и начинают плавить камень в лаву.

Сразу скажу: на мой взгляд, скандалы неприятны, но полезны. Только во время скандала человек проявляет себя полностью. Таким, какой он есть на самом деле. Таким, каким родился и вырос. Скандал раздевает человека донага, сдирает с него все наносное и показушное, надетое специально для выхода на люди.

Очень немногие обладают даром и во время скандала оставаться «в роли». Это гении. Они наперечет. Участь остальных – публичный моральный стриптиз.

Мнимые пацифисты и борцы против смертной казни, декларирующие человеческую жизнь высшей ценностью, хватаются за ножи и топоры. Не факт, что они согреют холодное оружие горячей кровью оппонента, для этого нужна смелость, но будут сжимать рукояти до белых костяшек на пальцах рук и судороги челюстных мышц.

Дураки, научившиеся вовремя поддакивать и выносить в народ умную мину, обязательно сорвутся и обнаружат свою беспредельную глупость. На уровне аргументов, слов и междометий.

Мнимые интеллигенты, завсегдатаи филармонии и театральных премьер, знающие назубок имена модных авторов и фамилии классиков от Сафокла до Евтушенко, непременно собьются на площадную брань и базарные разборки.

Даже камень во время скандала теряет природный дар отстраненности, вступает в бессмысленные дискуссии и рвется к победе, хотя отчетливо понимает что победа того не стоит.

Компьютерная томография скандала дает точный диагноз: кто перед тобой и кто ты сам. И я понимаю, что еще не стал дорожным булыжником.

– Отлично. Ты меня содержишь? – чувствую, что лава прорвалась наружу и я не в силах ее остановить, – Две трети квартплаты плачу я, а три четверти начислений приходится на вас. И ты меня содержишь?

– Сказал бы, и мы платили больше! – вмешивается Брат.

– А почему я должен говорить?

– А почему мы должны знать? – как ни странно, но довод Существа логичен, хотя в этом состоянии у супруги брата редко присутствует разумное начало.

– Ладно! А когда я полгода сидел без зарплаты? Вы об этом знали! Но даже не подумали поинтересоваться: откуда берутся деньги за квартиру! Тогда вы не давали вообще ни копейки. Кто за чей счет жил?

– Ты!!! – здесь Существо привычно подменяет логику истерикой, – Ты у нас деньги взял и делал себе ремонт. А мы чуть не умерли от голода!

Я понимаю, что Существо несет. Ее последний аргумент даже у Брата вызывает растерянность. По лицу видно, как он пытается вспомнить нечто подобное, но не находит в семейных летописях ни единого документального подтверждения.