Дом с привидениями

В тот вечер Натан и его сын вернулись из Хайминстера, уладив все формальности к полному удовольствию старика. Когда бы он счел необходимым потратить на то, чтобы удостовериться в подлинности правдоподобных деталей, которыми его сын уснастил историю о предлагаемом партнерстве, хотя бы половину тех хлопот и усилий, какие потратил на то, чтобы самым безопасным способом перевести деньги в Лондон, то подобная предусмотрительность пошла бы ему только на пользу. Но об этом он даже и не подумал, а вел дело так, как считал наилучшим. Вернулся домой он усталый, но довольный, и хотя не в столь радужном настроении, как накануне, но все же веселый, насколько вообще мог веселиться вечером перед отъездом сына. Бесси, счастливая и оживленная утренними заверениями тети, будто кузен на самом деле любит ее (мы ведь всегда верим тому, о чем давно мечтаем!) и планом, который должен был увенчаться их свадьбой — итак, Бесси казалась почти красавицей, так была она жизнерадостна и так прелестно заливалась румянцем, и не однажды за этот вечер, пока она сновала по кухне. Бенджамин притягивал ее к себе и целовал. Престарелая чета охотно закрывала глаза на эти шалости, и по мере того, как вечер подходил к концу, каждый становился все печальней и тише, думая о предстоящей поутру разлуке. И с каждым часом Бесси тоже все грустнела и все чаще пускалась на всевозможные невинные уловки, лишь бы заставить Бенджамина присесть рядом с матерью, чье сердце, как видела девушка, жаждало этого больше всего на свете. Когда ее ненаглядное чадушко в очередной раз оказалось рядом и ей удалось завладеть его рукой, старушка принялась поглаживать ладонь сына, бормоча давно забытые ласковые словечки, что нашептывала ему, когда он был еще совсем маленьким. Но все это лишь утомляло его.

Пока он мог развлекаться, то дразня и изводя Бесси, то нежничая с ней, ему было не до сна, но теперь громко зевнул. Девушка сердито дернула Бенджамина за ухо. Почему это, спрашивается, он не сдержал зевок — во всяком случае мог бы хоть не зевать так открыто — едва ли не вызывающе. Но мать проявила к нему больше сочувствия.

— Ты устал, мой малыш! — сказала она, ласково гладя Бенджамина по плечу. Но сын резко поднялся, сбросив материнскую руку.

— Да, чертовски устал! Пойду спать, — и с этим, небрежно чмокнув в щеку всех по очереди, даже Бесси, словно он «чертовски устал» разыгрывать из себя пылкого влюбленного, удалился наверх. Трое оставшихся медленно собрались с мыслями и последовали его примеру.

На следующее утро он нетерпеливо подгонял их поскорее встать и распрощаться с ним, а сам только и сказал напоследок, что:

— Ну ладно, старичье, надеюсь, в нашу следующую встречу лица у вас будут повеселее, чем нынче. Да вы что, на похороны собрались? Одного этого хватит, чтобы бежать отсюда со всех ног. А ты-то, Бесси, просто глядеть страшно, не то что вчера.

Он ушел, а они вернулись в дом и принялись за тяжелую ежедневную работу, стараясь даже меж собой на говорить об постигшей их утрате. Да и то сказать, им было некогда и словом перемолвиться, поскольку за время мимолетного визита Бенджамина многие дела по хозяйству были отложены на потом, а теперь приходилось работать вдвое, чтобы наверстать упущенное. Тяжелый труд служил осиротевшей семье единственным утешением в течение многих дней.

Сперва письма Бенджамина, пусть и нечастые, изобиловали подробными описаниями его успеха. Правда, детали этого процветания оставались какими-то смутными, но сам факт декламировался широко и недвусмысленно. Затем наступила долгая пауза. Письма сделались короче, тон их изменился. Примерно через год после отъезда сына Натан получил от него письмо, крайне озадачившее и даже рассердившее старика. Что-то было неладно — Бенджамин не писал, что именно, но кончалось письмо просьбой, точнее даже не просьбой, а требованием, выслать ему все оставшиеся сбережения, будь то из банка или из чулка. Как назло, год выдался для Натана неудачным, среди скота разразилась эпидемия и Хантройды вместе с соседями потерпели немалые убытки, а вдобавок цены на коров, которых пришлось покупать, чтобы возместить потерю, взлетели так, как Натану на его веку помнить не приходилось. От былых пятнадцати фунтов осталось не более трех — и надо же было требовать их столь бесстыдно! Не рассказав об этом письме ни единой живой душе (Бесси с тетей уехали на ярмарку на соседской телеге), Натан вооружился пером, чернилами и бумагой и отписал в ответ неграмотный, зато весьма суровый и категоричный отказ. Бенджамин уже получил свою долю, и коли не сумел толком распорядиться ею — тем хуже для него, а от отца он больше ничего не получит. Таково было это письмо.