Дом с привидениями

Девушка удивилась и внимательней пригляделась к двери, но теперь задвижка лежала неподвижно. Сперва Бесси подумала, что, быть может, возвратившись с прогулки и запирая дверь, дядя небрежно закрыл замок. Ей стало чуточку неуютно — но не более того, и она сумела убедить себя, что все это ей лишь померещилось. Но все же, прежде чем перед сном подняться наверх, она подошла к окну и выглянула во тьму, но все было тихо — ничего не видно, ничего не слышно. И вот все трое разошлись на покой.

Дом Хантройдов был немногим лучше коттеджа. Парадная дверь открывалась прямо в столовую, над которой располагалась спальня стариков. Когда же вы входили в эту уютную столовую, то слева от вас, почти под прямым углом ко входу находилась дверь в крохотную гостиную, составлявшую особую гордость Хестер и Бесси, хотя она не была и вполовину столь уютной, как столовая, и ни разу не использовалась по назначению. Там на каминной полке красовались пучки засушенных цветов, напротив стоял наилучший буфет с фарфоровым сервизом кричащей расцветки, а на полу лежал яркий безвкусный ковер — но все было бессильно придать комнате атмосферу домашнего уюта и филигранной чистоты, что царила в столовой. Над этой гостиной находилась комната, где в детстве жил Бенджамин, когда приезжал домой. И до сих пор в этой спаленке все было готово к его возвращению. В кровати никто не спал вот уже восемь-десять лет, но все равно время от времени старушка-мать украдкой приносила туда грелку и хорошенько просушивала и проветривала постель. Однако ж делала она это лишь в отсутствие мужа и никому не рассказывала, а Бесси даже и не предлагала ей помочь, хотя глаза девушки наполнялись слезами каждый раз, когда она видела, как ее тетя исполняет эту бесцельную работу. Но помаленьку комната стала вместилищем всякого ненужного домашнего хлама, а один угол неизменно отводился под запас зимних яблок. Если встать лицом к камину, то слева от столовой, напротив окна и выхода во двор, имелись еще две двери: правая открывалась на кухню, потолок в ней был наклонный, и оттуда шел выход во двор и к сараям. Левая же дверь вела на лестницу, под которой располагался чулан, где хранились всевозможные домашние сокровища, а за ним — сыродельня, комнатка над которой служила спальней Бесси. Окно этой маленькой спаленки выходило как раз на наклонную крышу кухни. Ни на одном окне, будь то первый или второй этаж, не было ни ставен, ни решеток. Дом был сложен из камня, и из того же материала были сделаны оконные рамы, а длинное низкое окно столовой в иных, более помпезных домах, называлось бы «готическим».

В тот вечер, о котором я веду речь, все разошлись по спальням уже к девяти часам — а обычно расходились еще раньше, поскольку жечь свечи понапрасну считалось такой расточительностью, что семья Натана вставала и ложилась рано даже по деревенским меркам. Но почему-то в этот вечер Бесси долго не удавалось уснуть, хотя обычно она засыпала мертвым сном не позднее, чем через пять минут после того, как голова ее коснулась подушки. Сегодня же в голову ей лезли всякие мысли о больной корове Джона Киркби, и она слегка беспокоилась, как бы болезнь не оказалась заразной и не перекинулась бы на их коров. Но, заглушая раздумья о домашних хлопотах, пробивались яркие и весьма неприятные воспоминания о том, как дверная задвижка двигалась без всяких видимых причин. Если внизу девушка еще думала, что все ей только примерещилось, то теперь почти не сомневалась, что глаза не обманули ее, и все это было на самом деле. Она жалела, что все это произошло как раз во время дядиного чтения, так что нельзя было подбежать к двери и проверить, в чем там дело. На ум ей пришли неуютные мысли о всяких сверхъестественных ужасах, а потом она вдруг вспомнила о Бенджамине, ее милом кузене, спутнике детских игр, ее первой любви. Бесси уже давно привыкла думать, что если он и не умер, то все равно потерян для нее навсегда, но именно благодаря этому добровольно и полностью простила ему все былые обиды. Теперь она думала о нем с нежностью, как о том, кто во взрослые годы сбился с пути, но остался в ее воспоминаниях невинным ребенком, одаренным юношей, лихим юным щеголем. Когда бы тихая привязанность Джона Киркби случайно выдала бы его намерения по отношению к Бесси — если, конечно, у него имелись на ее счет какие-либо намерения — то первым ее побуждением было бы сравнить это обветренное, утратившее свежесть молодости лицо, эту неуклюжую фигуру с лицом и фигурой, которые Бесси хорошо помнила, но не надеялась больше увидеть в этой жизни. От всех этих мыслей ей сделалось беспокойно и ужасно надоело лежать в постели, и она долго металась по постели, ворочалась с боку на бок и думала, что никогда уже не уснет, как вдруг заснула.