Дом с призраками. Английские готические рассказы

Утро было холодное, тусклое (солнце еще не поднялось); вдоволь наглядевшись на бледное свечение огней промышленного края и на завесу тяжелого дыма, вдруг отгородившую меня и от утренних звезд, и от нового дня, я напрямую обратился к попутчику:

— Простите, сэр, что примечательного обнаружили вы в моей внешности?

Если он детально описал у себя в блокноте не только мои волосы, но и мою дорожную шапочку, то это, согласитесь, вольность едва ли позволительная. Пучеглазый господин медленно, как если бы задняя стенка вагона находилась в невообразимой дали, перевел взгляд на меня и произнес с надменной снисходительностью, вызванной, очевидно, моим ничтожеством:

— В вашей внешности, сэр? Бэ!

— Бэ? — переспросил я, чувствуя, что закипаю от негодования.

— Мне, сэр, до вас нет ни малейшего дела, — откликнулся мой спутник. — Ради Бога, не мешайте слушать… О!

Он четко повторил эту гласную еще раз, прежде чем записать в блокнот. Поначалу я встревожился: оказаться в экспрессе лицом к лицу с явно помешанным, где и на помощь позвать некого, — тут уж вам не до шуточек.

Однако внезапно меня осенила догадка, и я облегченно вздохнул, сообразив, что передо мной так называемый спирит — представитель секты, верования которой я, при всем моем к ней почтении, не разделяю. На языке у меня вертелся вопрос, но не успел я и рта раскрыть, как сосед меня опередил.

— Прошу меня простить, — высокомерно заявил он, — но в своем развитии я настолько далеко опередил человечество, что не вижу ни малейшего смысла утруждать себя мирскими заботами. Нынешнюю ночь я провел — и провожу теперь так всю свою жизнь, — общаясь с духами.

— О-о! — не без ехидцы протянул я.

— Нынешняя беседа, — продолжал спирит, [42]полистав странички блокнота, — началась с оповещения: «В дурном обществе приобретаешь дурные наклонности».

— Внушительно, — заметил я. — И, по-видимому, мысль совершенно новая?

— Новая для духа, — отрезал мой попутчик.

Я вновь скептически хмыкнул и осведомился, не соблаговолит ли он осчастливить меня самой свежей новостью.

— «Скаковая лошадь обконит любую клячу», — торжественно возвестил спирит.

— Я придерживаюсь того же мнения, — согласился я. — Только, наверное, все-таки не «обконит», а «обгонит»?

— Прозвучало как «обконит», — заявил спирит.

Далее он пояснил, что сие откровение, наряду с прочими, передал ему ночью дух Сократа: [43]«Дружище, я надеюсь, у тебя все в полном порядке. В вагоне вас двое. Как самочувствие? Здесь семнадцать тысяч четыреста семьдесят девять невидимых духов, включая Пифагора. [44]Ему не велено подавать голос, однако он желает вам приятного путешествия». Вмешался и Галилей [45]с несколькими сообщениями научного свойства: «Рад нашей встрече, amico. Come sta? [46]При сильном охлаждении вода замерзает. Addio!» [47]Той же ночью наблюдался следующий феномен. Епископ Батлер [48]настаивал, чтобы его имя писалось как «Баблер», и за этот выпад против правил приличия и орфографии был лишен слова. Джон Мильтон [49](подозреваемый в злонамеренном розыгрыше) отрекся от авторства «Потерянного Рая» и в качестве создателей поэмы представил двух безвестных джентльменов-соавторов — Гранджерса и Скэджингтона. А принц Артур, племянник английского короля Иоанна, поведал о вполне сносном пребывании в седьмом круге преисподней, где он учится вышивать по бархату под руководством миссис Триммер и Марии, королевы Шотландии. [50]

Если бы господин, благосклонно посвятивший меня в эти открытия, взглянул в окно, то, несомненно, простил бы мне признание в том, что вид восходящего солнца и созерцание величественной Согласованности, царящей в необъятной Вселенной, превратили для меня его речи в докучное жужжание. Короче, их назойливость показалась мне столь нестерпимой, что я с величайшим ликованием сошел с поезда на следующей станции, где вместо клубившихся спиритических туманов и испарений узрел над головой ясное приволье небес.

Утро выдалось дивное. Я брел по ковру листвы, опадавшей с золотых, бурых, багряных деревьев; любовался чудесами Творения, и при мысли о неизменных, вечных, гармоничных законах бытия духовные рассуждения спирита представились мне убогой поденной рутиной, какой еще не видывал свет. В таком языческом настроении я приблизился к дому — и остановился, чтобы рассмотреть его повнимательней.