Дом с золотой дверью

«“Волчье логово” в прошлом, — мысленно произносит Амара. — Ты свободна! Цени, что имеешь». Она ложится и долго еще следит за отсветами на яблоневом цвете, которые отбрасывает единственная зажженная лампа. Амара не гасит ее на ночь, чтобы рассеять тьму. У Амары щедрый любовник: можно не скупиться на масло. В спальне прохладно и тихо. Дверь заперта, но это совсем не обязательно, ведь никто не посмеет вломиться и начать приставать к Амаре, как это бывало в борделе. Сколько ночей она провела в думах о свободе, горячо мечтая оказаться доме, подобном тому, где она живет сейчас. Так почему же теперь все ее мысли занимают подруги, оставленные в прошлом?

Амаре нетрудно представить, что волчицы здесь, в ее доме, и что они все вместе смеются, наполняя голосами сад. Она переворачивается на другой бок. Амаре хочется освободить Викторию не только из чувства вины, каким бы тягостным оно ни было. Когда Амара мысленно переносит Викторию в свой дом, ее наполняет радость, по силе сравнимая со страхом, что ей внушает Феликс. Амара уверена, что Филос все понял, хоть и пытался ее отговорить. Это было написано во взгляде Филоса, когда он вспомнил о сестре. Глядя на танцующие по потолку тени, Амара представляет, что Филос тоже лежит в одиночестве и думает о родных — как Амара о Виктории. Она надеется, что не ранила Филоса, напомнив о потерях. А может, он и без того думает о них каждую ночь.

Отбросив жаркое одеяло, Амара снова садится в постели. Ее будоражат мысли о Филосе, который совсем рядом. Он куда худощавее Руфуса, но его невозможно не заметить; Амара всегда знает, где его можно найти. «Мне просто одиноко, — думает она. — Только и всего».

Амара выдыхает и закрывает глаза. Пытается думать о Руфусе. В уме она пересчитывает его благодеяния, словно монеты из коробочки. Подарки, которые он ей дарил, дом, который он снял для нее, и, главное, свобода, которой он ее наделил. Амара хочет зацепиться за мысль о свободе, но вспомнить о Сатурналиях, о ночи, когда кончилось рабство, ей удается с трудом. Лицо Руфуса, образ Дидоны, напускное сочувствие любовника. И Менандр.

Той ночью Амара видела его в последний раз. Воспоминания о Руфусе туманны и обрывочны, а все, что связано с Менандром, ее память, напротив, сохранила ясным и чистым, словно стекло. И таким же острым. Все видели, как Амара жестоко унизила любимого, не желая потерять богатого патрона. Даже теперь от этих воспоминаний ей хочется провалиться сквозь землю. Она убеждает себя, что у нее не было выбора. Менандр — раб; им с Амарой нечего было дать друг другу, а Руфус способен изменить ее жизнь. Но Амара знает, какова цена этого решения, и от этого она чувствует себя старше и немощнее Фабии.

Амара откидывается в кровати. Она уже очень дорого заплатила за свободу. И не готова лишиться всего, ведь иначе она полностью потеряет себя.

Даже не оборачиваясь, Амара знает, что у нее за спиной Филос с подносом в руках. Утро выдалось довольно прохладным, чтобы сидеть в саду, но Амаре в этой части дома спокойнее, чем в любой другой. Она кутается в дорогой красный плащ, подарок Руфуса.

— Ты решила? — спрашивает Филос, выставляя еду на стол.

— Да.

— И тебя не переубедить?

— Нет.

Амара думала, что Филос станет спорить, но он лишь вздыхает, словно ровно этого и ждал.

— Тогда нужно подумать, как нам быть.

Они садятся на скамью и, разделенные подносом, начинают составлять план. Ночью Амара решила быть сдержаннее в присутствии Филоса, но это не так-то легко. Филос складывает руки на груди, и Амара понимает, что ему, должно быть, холодно в одной тунике. Жаль, она не предложила обсудить все в кабинете.

— Важно, чтобы ты как можно больше рассказала Руфусу, — говорит Филос. — Чтобы ты была с ним честна. Мне кажется, стоит попросить у него разрешения.

— Но если он откажет, я не смогу пойти против его воли.

— Зря ты так говоришь.

— Что именно? — Амара наклоняет голову и расширяет глаза, копируя подсмотренную у Бероники позу. — Что не посмею ослушаться?

— Ты знаешь, что я имею в виду. — Филос отворачивается, чтобы скрыть улыбку. — Иначе тебе придется надеяться, что он поверит в историю о любви и верности и что эта вера окажется сильнее досады на то, что с ним ничего не обсуждали. Полагаю, это вполне возможно. Если Виктория и вправду хорошая певица.

— Ему непременно понравится, — кивает Амара.

— А она не слишком… груба?

— Нет, — отчего-то смутившись, отвечает Амара. Хочется верить, что Филос ее такой не считает.

— Прежде чем торговаться с Феликсом, нужно понять, до какой суммы ты готова дойти.

— Я уже решила.

— И сколько же?

— Лучше тебе этого не знать. Если я скажу, ты станешь меня отговаривать. Но, клянусь, у меня есть эти деньги.

Лицо Филоса каменеет. На нем застывает недовольное выражение.

— Ты уверена, что именно так хочешь потратить свои сбережения?