Дом с золотой дверью

Амару поражает мысль, что у Марты, быть может, есть дети и что она, вероятно, разбередила еще одну глубокую рану в душе служанки, чьих малышей похитили или убили.

— Прости, — говорит Амара. — Трудно быть вдали от дома. И от семьи.

— На все воля Божья, — отвечает Марта. — Не мне об этом судить.

«И не тебе тоже», — заканчивает она про себя.

Амара решает отступить. Пускай Марта хранит свои тайны. Ведь у нее в конечном счете больше ничего нет. Амара закрывает глаза, воображая, будто волосы ей укладывает Виктория, будто пальцы, что касаются ее головы, принадлежат тому, кто ее любит. В лупанарии Виктория всегда будила подруг утренней песней, какой бы темной ни была ночь накануне. Одно лишь воспоминание о нежном голосе Виктории заставляет Амару улыбнуться. Марта молча доводит прическу Амары до идеала и протягивает госпоже зеркало, чтобы та накрасила глаза. Когда с этим покончено, госпожа и служанка отправляются в разные стороны и обе, как кажется Амаре, выдыхают с облегчением.

Амара выходит в сад. На скамье пусто, кувшин и бокалы убраны. Над головой раскинулось бледно-голубое небо нового дня с едва взошедшим солнцем. Амара чувствует запах свежести, который еще витает в воздухе. В фонтане с мраморной Венерой, облокотившейся на край бассейна, чуть слышно журчит вода. Амару захлестывает волна счастья. Быть свободной — значит наслаждаться тем, что тебя окружает.

Амара наклоняется, чтобы осмотреть кустик тимьяна, который вчера оборвал Филос, и выяснить, не растут ли здесь другие целебные травы. Она живет здесь уже несколько месяцев, но не обращала на них внимания.

— К чему это преклонение перед цветами? Посмотри, ты вогнала их в краску!

Услышав знакомый голос, Амара от неожиданности вскакивает на ноги.

— Руфус!

Патрон рассматривает Амару, стоя у входа в сад. Она бросается ему в объятия.

— Прости, что огорчил тебя вчера, дорогая, — произносит Руфус, с силой прижимая Амару к груди. — Пришел, как только смог.

Амара неотрывно смотрит на Руфуса обожающими глазами. Она так боится потерять расположение покровителя, что ей кажется, будто она и вправду его любит.

— Я очень рада, что ты здесь, — говорит она, подставляя губы для поцелуя. — Вот только не знаю, смогу ли простить Гельвия за то, что он тебя задержал.

Руфус с тяжелым вздохом опускается на скамью.

— Надо же быть таким спесивцем! — говорит он, положив руку на колено Амары, усевшейся рядом. — Ты никогда не угадаешь, что он задумал. В конце мая он хочет устроить Таврийские игры[4], чтобы умилостивить подземных богов.

— Но зачем? — тревожно спрашивает Амара.

— Помнишь, как нас потряхивало в январе? Гельвий уверен, что грядет очередное сильное землетрясение.

— Но в тот раз мы почти ничего не почувствовали! — возражает Амара, припоминая колыхания земли и рокот, подобный далекому грому. Все закончилось еще до того, как Амара поняла, что происходит, но в полу атриума появилась на удивление большая трещина, а мостовую завалило черепицей с крыши.

— Ты не знаешь, что здесь случилось в год консульства Мария и Афиния, — произносит Руфус, и в его собственном голосе тоже слышатся спесивые нотки. — Мы до сих пор приводим город в порядок. — Руфус рассекает воздух ладонью, словно отмахивается от невидимого Гельвия. — Как бы то ни было, я ничего против Таврийских игр не имею. Но теперь Гельвий возомнил, будто на фоне театральных представлений в честь Флоралий игры будут смотреться дешево. Чушь! Даже Цицерон устраивал постановку. А ведь Гельвия еще не избрали! Только представь, как он возгордится после выборов!

— Ты его переубедишь, я знаю. А когда сам станешь эдилом в следующем году, сделаешь все по-своему. — Амара пальцами обвивает пальцы Руфуса, пытаясь скрыть волнение и заодно понять, уместно ли прямо сейчас еще туже переплести их с патроном жизни. — Я подумала, — начинает она, — может, ты как-нибудь пригласишь Гельвия сюда? Я бы устроила вам музыкальный вечер. Гельвий увидит, как много для тебя значат представления. Я бы наняла музыкантов. А ты бы заплатил им, как своим собственным.

— Ты хочешь нанять музыкантов? — удивленно спрашивает Руфус. В прошлой жизни сутенер сдавал Амару с Дидоной в аренду, и девушки пели на пирах. Так Амара и познакомилась с Плинием. Дело редко ограничивалось одним лишь пением.

— Не подумай, я не собираюсь выступать за пределами этого дома, — быстро произносит Амара. — Но мне так нравилось перекладывать стихи на музыку в компании Дидоны! И так хотелось бы потешить этим тебя! Друзилла готова разделить затраты, если сможет время от времени звать наших музыкантов к себе. Мы обсуждали, кого нанять. Может, флейтистов?

— Так вы, значит, уже все решили? — смеется Руфус. — Что ж, дай-ка подумать. Пожалуй, я найму тебе музыкантов, когда ты сыграешь мне на арфе.

Филос выносит сладкого вина, хлеба и рассыпчатого сыра, который Марта вчера купила специально к приходу Руфуса. Филос опускает поднос на столик перед Амарой. Она пытается поймать его взгляд, чтобы поблагодарить, но он отводит глаза. И уходит так же бесшумно, как и появился.