Дом сестер

Барбара вспомнила о рукописи, которая осталась внизу на кухонном столе. Даже если Ральф считал, что причиной ее нервного срыва явилось многочасовое чтение, ну и что? Она была совершенно уверена в том, что ворочаться без сна в постели гораздо хуже. То, что Барбара читала «дневник» Фрэнсис, как Ральф называл его, все равно с самого начала было для него словно бельмо на глазу. И потом, это не дневник! И потом, из всех, кто там упоминался, больше никого не осталось в живых!

Ей не терпелось приступить ко второй части рукописи. В конце концов Барбара встала. Осторожно спустилась вниз — может быть, Ральф ничего не заметит… Правда, она в любом случае не позволила бы ему давать ей указания, но сейчас не хотела с ним спорить. Только что он был таким заботливым… Странно, что ей было немного больно вспоминать об этом.

Из-за осторожности Барбара не стала брать с собой свечу, так как свет наверняка привлек бы внимание Ральфа. Ей пришлось некоторое время постоять на темной, ледяной лестнице, пока глаза не привыкли к темноте. Теперь она могла спуститься вниз. Дважды скрипнули ступени, но потом все стихло. Может быть, Ральф уже давно спит…

В кухне Барбара ориентировалась без каких-либо затруднений. В окно падал лунный свет, освещая стоящие на столе пустые стаканы из-под бренди, тарелки с крошками хлеба, заварочный чайник. От плиты шел небольшой жар. Барбара собрала рукопись и вышла из кухни так же тихо, как и вошла в нее.

Идя по коридору, невольно посмотрела через открытую дверь в столовую — и резко остановилась.

Она увидела Ральфа.

Точнее сказать, лишь его силуэт на фоне холодного света, проникавшего снаружи. Он стоял у окна, повернувшись к ней спиной. Барбара не знала, заметил ли он ее, или ему было просто безразлично, что она бродит здесь, внизу. Ральф стоял неподвижно и смотрел в окно; и что-то в его позе — слегка ссутуленные плечи, напряжение во всем теле? — выдавало его одиночество. В бессловесном взаимном выражении чувств, которого не было даже в лучшие годы их влюбленности, Барбара ощущала, насколько одинок он был и какую боль ему причиняет это одиночество. Она порывисто и испуганно вздохнула, и Ральф обернулся. Казалось, он не удивился, увидев ее перед собой, — возможно, перед этим слышал ее шаги.

— Не можешь уснуть? — спросил он.

Барбара подняла рукопись вверх и виновато улыбнулась.

— Не могу. Нужно что-то почитать на ночь.

Ральф кивнул.

— Иногда это помогает. Я имею в виду — если не можешь уснуть.

— Тоже скоро ложишься?

— Да. Но еще не поздно. — Он сделал движение головой в сторону окна. — На улице очень светло.

— Знаю. Уже видела, когда была в кухне.

— Ты ничего не надела на ноги, — сказал муж. — Зачем ты стоишь на холодном полу?

Барбара посмотрела на свои босые ноги. Пальцы невольно подогнулись, прячась от холода, шедшего от плитки.

— Пойду наверх, — сказала она чуть смущенно. — Спокойной ночи.

Они посмотрели друг на друга. И вдруг Барбара разом поняла, почему она плакала. Она плакала по той же самой причине, по которой Ральф стоял здесь, всматриваясь в ночь. В какой-то момент, сегодня, в последнюю ночь или за прошедшие дни, оба они осознали, что все прошло. Они так и не нашли дорогу друг к другу. Вероятно, она больше не существует, и уже давно. Они просто этого не замечали, или не хотели замечать. Теперь это осознание поразило ее как удар и выбило почву из-под ног. Они не могли больше обманывать себя, скрываться где-то в этом занесенном снегом доме, в котором они в буквальном смысле застряли вместе со всеми их проблемами.

Барбара повернулась и стала подниматься по лестнице. От холода у нее ломило ноги. Она энергично захлопнула дверь и, стуча зубами, залезла под одеяло. Тепло приятно охватило ее, как чьи-то объятия.

«Я не хочу сейчас задумываться, — сказала она себе, — просто не хочу сейчас вообще ни над чем задумываться».

Листы бумаги зашелестели в ее руках. От них исходил запах древесины, и Барбара ощутила его успокаивающее действие. Она стала искать страницу, на которой остановилась.

«Золотые дни. Что-то от их блеска вернулось».

Барбара перевернула страницу. За ней шел лист, на котором стоял только заголовок «Часть 2», а дальше следовали рукописные записи Фрэнсис Грей. За все эти годы синие чернила поблекли, почерк был неровным. Барбаре пришлось потрудиться, чтобы разобрать текст.

«В течение двадцатых годов мне удалось снова добиться подъема фермы, и я ухитрилась пройти без ущерба даже тридцатые годы, которые ознаменовались всемирным экономическим кризисом…»

Часть 2