Дом скитальцев

Он еще раз перечитал запись. Вклеил в тетрадь конспекты сводок, на которые ссылался в тексте, и черновик обращения ко всему населению мира, подготовленный нынешним вечером. Посмотрел на часы — совещание «наверху» еще не могло закончиться. Он запер замочек дневника, положил его в сейф на видное место, запер сейф и запечатал. Подумал, не поехать ли домой — поспать хотя бы два-три часа, и снова устроился за столом. Он вдруг стал спокоен. Будто высыпал в тетрадку дневника свою тревогу, страх, отчаяние. Нет смысла в отчаянии. Когда наступит критический момент, не отчаивайтесь, ждите. Ищите мелочь, деталь, хвостик событий, за который можно ухватиться.

Он распечатал пачку сигарет, третью с утра. Когда дым заклубился вокруг настольной лампы, как вокруг жаровни с шашлыком, Зернов поднялся и посмотрел в пустынный ночной переулок. Ровно тридцать лет назад, теплой летней ночью, он смотрел через зеркальные стекла на серые каменные плиты — двор «имперской канцелярии».

Ему был двадцать один год. Жизненный опыт: два курса Московского института иностранных языков и полугодовая спецшкола… На нем был серый мундирчик с бархатным воротником, лаковые сапоги, пояс с кинжалом, обручальное кольцо и перстень от мюнхенского ювелира. Усики. Трещали и лаяли зенитки, в черном берлинском небе торчали желтые столбы прожекторного света.

Так начиналась его карьера разведчика. Теперь она кончилась. Зернов был не из тех, кто боится правды. Он потерпел поражение. Как никто, он знал людские слабости, ибо пользовался слабостями врагов и боролся со слабостями друзей. Но все же ему было безмерно жаль каждого из трех миллиардов человек — слабых и сильных, ничтожных и великих и просто никаких. Всем им грозило нечто страшное, потому что Михаил Тихонович Зернов не выполнил свой долг. Выпустил Десантников за рубеж.

«Мне чересчур везло все тридцать лет. Уверенность в себе слишком легко переходит в зазнайство», — подумал он. Проводил глазами такси, въехавшее в переулок со стороны Садовой. Машина была с областным номером и затормозила у соседнего дома, в двадцати шагах от подъезда Центра. Машинально отметив это, он продолжал думать о своем. Почему-то мысли возвращались к юности. Юность кончилась, когда он шагнул в дверцу «ЛИ-2» и, крутясь в жестком, ледяном воздухе, стал падать в черную пустоту на берег Эльбы.

«Эвих ферлорен либ, ихь гролле нихьт».

Навек потерянная любовь, я не ропщу… Мечтал переводить Гейне — сделался разведчиком. Потом — контрразведчиком. И провалил самое крупное свое дело.

Он покосился на телефонный аппарат. Молчит… Совещание «наверху» еще не кончилось, Было тридцать две минуты двенадцатого.

Опустив руку с часами, Зернов еще раз взглянул в окно. Такси отъезжало от тротуара, а пассажир шел к подъезду Центра. Он поднял голову. Бесстрастный огонь уличного фонаря осветил толстые усы и двумя звездами вспыхнул в стеклах очков.

Поворот

— Приятно, когда прогнозы исполняются, — сказал гость. — Я рассчитывал застать вас, Михаил Тихонович.

Гость сидел на диване. Рядом, не спуская с него глаз, весь напряженный, пристроился Ганин. Напротив, в кресле, — адъютант Зернова с пистолетом. Все, как требовала инструкция. Сам Зернов официально расположился за письменным столом.

Он безразлично кивнул, продолжая изучать лицо гостя, похожее на восточную каменную скульптуру — узкие глаза с толстыми веками, широкие неподвижные скулы, толстые губы. Каменная мудрость была в этом лице. Привычно улавливая малейшие оттенки мимики, Зернов подумал, что навыки физиономиста в этом случае бесполезны. Лицо Учителя не выражало мыслей и чувств пришельца. Лицо не смотрело — оно было обращено внутрь, а не к собеседнику.

— М-да, превосходно, — сказал гость. — Вы поняли, откуда вы мне известны, Михаил Тихонович?

— Откуда же? — спросил Зернов.

— От Дмитрия Алексеевича, разумеется. Позвольте полюбопытствовать, он рассказывал обо мне?

Нарушая элементарные правила допроса, Зернов ответил:

— Не рассказывал.

— Да, мы так и уговаривались, — заметил гость.

— Почему так?

— Чтобы не возбуждать в вас надежд, которые могли не реализоваться, Михаил Тихонович. Я Десантник-инсургент.

— В каком смысле вы употребляете это слово?

— В обычном, — сказал Учитель и назидательно приподнял ладонь с колен.

Офицер негромко предупредил:

— Руки!

— Да-да, простите… В обычном смысле, Михаил Тихонович. В нашем, так сказать, обществе есть недовольные, составившие тайную организацию Замкнутых. Мы имеем позитивную программу перестройки Пути. Впрочем, это нужно объяснить.

— И вы принадлежите к недовольным? — сказал Зернов.

— Да.

— Кто вы?

— Мое имя — Линия девять, — ответил гость.

— Продолжайте.