Веселая и общительная Мария жила в Лондоне и уже несколько раз пыталась завязать с Терри дружескую болтовню. Это была крупная женщина с каскадом подбородков и неизменной шкодливой улыбкой на губах. Поговаривали, что своими габаритами она отчасти обязана лекарствам, держащим в узде хроническую нарколепсию, но Мария весело признавалась, что немалый вклад внесла ее страсть к шоколадным пончикам и земляничным ватрушкам. Терри она нравилась – как и всем остальным в клинике, за исключением доктора Даддена.
– Ездил на день в Лондон, – ответил он.
– Понятно. Прогульщик.
– В каком-то смысле, да.
– Может, выпьешь с нами, а? Мужчина тут кстати придется.
– А разве вам не положено лежать в своих постелях?
– Так он же умотал, наш доктор Смерть. Еще днем укатил на конференцию. А кроме того, это мой последний вечер, вот я и решила отпраздновать. Знаешь поговорку, когда кошки нет…
– …мыши могут расслабиться, – закончил Терри. И ради доктора Мэдисон добавил: – Крысы, надеюсь, тоже. – Она не ответила, и на лице ее ничего не отразилось. – Ну хорошо, – сказал он. – Только занесу сумку наверх и сразу спущусь.
К тому времени, когда он вернулся, доктор Мэдисон уже исчезла.
– Пошла спать, – объяснила Мария.
– Бедняжка слишком много работает, – сказала Барбара. – Он ее совсем загонял.
Мария передала Терри бумажный стаканчик, до краев наполненный белым вином.
– Ну, – сказал он, сделав первый глоток, – уже предвкушаете, как снова окажетесь в реальном мире?
– Предвкушаю встречу с детьми. И мужем. Соскучилась. Но вообще-то мне здесь понравилось. Две недели у моря. И позабавилась хорошо.
– Она любит посмеяться, – сказала Барбара, и обе захихикали. – Вы бы видели, что с ней происходит, когда она смеется. Такой странной становится.
– Только не заводи меня, – сказала Мария, смех ее перешел в гортанный звук, шедший откуда-то из самого чрева. – Не заводи меня. Ты же знаешь, что я не выдержу.
– А что такое? – сказал Терри. – Что происходит, когда вы смеетесь?
– Она слабеет, – ответила Барбара. – Слабеет и становится какой-то странной. Знаете, говорят, что от смеха теряешь силы. Вот с ней такое и творится.
– Ну не надо меня заводить, – простонала Мария, напрягаясь изо всех сил, чтобы не расхохотаться. – Только попробуй рассказать какой-нибудь анекдот.
– Помнишь тот, что ты мне сама рассказала? – отозвалась Барбара. – О человеке с бананом. – Она повернулась к Терри: – Знаете? У одного человека было три банана. Сел он себе в набитый автобус и испугался, что бананы подавятся. И тогда сунул один банан в нагрудный карман, другой – в боковой карман, а третий – в задний карман штанов…
Мария, собрав, казалось, всю силу воли, подавила смех и резко оборвала Барбару:
– Хватит! Дай передохнуть. Я не хочу, чтобы это произошло при Гарри…
– Терри.
– Терри. Видишь ли, мне здесь нечем гордиться. Я не люблю, когда меня видят такой.
– Прости, дорогая, – покаянно вздохнула Барбара. – Просто я подумала, что Терри будет интересно.
– Ну да, конечно. Я тебе не клоун. – И Мария принялась объяснять: – Понимаешь, с нарколептиками случается иногда такая штука, катаплексия называется. И когда смеешься – ну от смеха такое как раз и случается, – то, бах, шлепаешься в обморок. Пальцем даже пошевелить не можешь, но при этом все-все понимаешь и чувствуешь. Со мной так уже лет тридцать, но лишь пару лет назад поняли, в чем дело. Так что теперь я хохочу поменьше – надоело вечно выставлять себя на посмешище. Все мои подруги и родственники считают, что это жуть как смешно, когда я падаю и теряю сознание, они постоянно меня заводят, все норовят меня ухохотать. Ну, наверное, судьба у меня такая, да? Я всегда такой была. Любила посмеяться. Ну скажи, разве можно жить без смеха? Надо ж смеяться, чтобы выжить…
Терри вдруг вспомнил прощальный вечер в Эшдауне и понял, что в тот вечер случилось с Сарой – когда она так странно реагировала на его шутки, они еще решили, что она просто выпила лишнего. И тут же память о прошлом осветила настоящее, и с Терри произошло то, чего не случалось уже много лет: он взглянул на смешливую Марию по-новому и всей душой пожалел ее – впервые за долгие годы Терри испытывал истинное сочувствие к ближнему своему, он вглядывался в лицо Марии, видел в нем грусть пополам с весельем и думал: в самом деле, что за судьба такая – любить смех больше всего на свете и знать, что он несет гибель, – точь-в-точь как у крыс доктора Даддена, которым приходится отказываться от сна всякий раз, когда так хочется заснуть…
– Вам помогло? – спросил он. – Помогло лечение?
– Ну, меня пичкали какими-то новыми таблетками, – сказала Мария. – Уж не знаю, есть ли от них толк. Но главное лечение – это разговоры. Клео просто молодчина. С ней я могла разговаривать часами. Мне кажется, я могла бы рассказать ей все.
– Простите, – сказал Терри, – кто молодчина?
– Клео. Доктор Мэдисон.
Терри долго смотрел на нее.
– Знаете, мне действительно пора, – сказал он наконец. – Я почти весь день провел в дороге, а уже совсем поздно. Пойду.