Дом со звездной крышей

И все-таки под влиянием друзей и знакомых всего через пару недель, прожитых в Москве, Костя стал сомневаться стоит ли ему радикально менять свою жизнь, возвращаться в Черногорию и зимовать с Кирой в Жабляке. Судя по ежедневным телефонным докладам, Кира восстанавливалась с огромной скоростью, ей уже не требовалась постоянная помощь сиделок и докторов, и через две-три недели она планировала уехать в Жабляк.

Безусловно на то, чтобы оставить в прошлом все последствия автомобильной аварии, требовался гораздо больший срок, но уже сейчас Кира могла самостоятельно вставать и садиться, преодолевать небольшие расстояния, опираясь на трость, могла какое-то время стоять на месте практически без опоры.

Костя понимал, что через два-три месяца Кира в целом вернется к привычной жизни. Она будет жить в своем доме в горах, заниматься переводами, писать рассказы, тренироваться и восстанавливать ноги. Но что будет делать Константин в высокогорной деревне, вдалеке от цивилизации, среди гор и снега. Как они с Кирой будут общаться? Кем станут друг для друга? Захочет ли Кира, чтобы Костя нарушал привычный уклад ее жизни? Захочет ли быть с ним или уйдет к Марко? И наконец, какой нормальный здравомыслящий человек променяет успешную Московскую карьеру, устроенную жизнь, на проживание в горах в чужом доме, в какой-то непонятной роли?

Чем больше Костя перебирал в голове эти вопросы, тем больше сомневался. Решение уладить дела и вернуться к Кире, такое ясное и простое вначале, вдруг померкло, поблекло, стало неопределенным и размытым. Костя никак не мог освоиться в Москве, не решался улететь в Черногорию и не знал, что делать дальше. Чем дольше он сомневался, тем сложнее было принять решение.

В то же время Кира, словно догадавшись о его сомнениях, начала отстраняться, теперь она совсем не звонила сама, а дожидалась звонков от Кости. О своих достижениях рассказывала спокойно, как-то не весело с легкой самоиронией, и едва различимой горечью в голосе. И чем сдержаннее и холоднее были Кирины рассказы, тем реже и реже звонил Константин в клинику.

Костя сам не заметил, как закончился сентябрь. Понемногу Москва стала дождливее и холоднее, деревья снимали золотые наряды, готовясь к зимнему сну. С каждым днем мужчина все больше привыкал к жизни в большой квартире, к одиночеству и московскому климату. Воспоминания о черногорском лете померкли, и казались теперь странным сном то ли плохим, то ли хорошим, он не знал точно.

Раз в неделю Константин ездил на ужин к матери и каждый раз с содроганием ждал неудобных вопросов о Кире, о планах на будущее. Но мама, казалось, говорит обо всем на свете, но только не о событиях этого лета. "Быть может, поддержи она меня, спроси, что-нибудь, – думал Костя, – я бы принял-таки какое-то решение".

Он сам ругал себя за эти мысли, за то, что не мог определиться и перекладывал ответственность за свою нерешительность и трусость на окружающих. И все же время шло, Константин позволял работе, заботам и быту затягивать себя все глубже. Московский холод легко развеивался под натиском дорогих, кашемировых свитеров, хорошего коньяка, виски и терпкого табачного дыма. Этими же средствами Костя боролся с одиночеством, апатией и опустошенностью, которые охватывали его холодными вечерами.

В один из таких вечеров в дверь Костиной квартиры позвонили. Он открыл и увидел на пороге Лену.

– Я слышала, ты вернулся, – она нежно улыбнулась, – мог бы и позвонить, рассказать, как тебе жилось в Черногории.

Костя в упор смотрел на бывшую подругу. Она не изменилась за эти месяцы: все такая же картинно-красивая, тонкая, обидчивая, но готовая простить Косте все на свете, она смотрела на него своими детскими синими глазищами и ждала приглашения войти. И то ли от одиночества, от осеннего холода и бессмысленности всего происходящего, то ли по глупости, он неловко отступил назад, впуская ее в квартиру…

Глава 2. Возвращение

Кира собралась за 15 минут, сама без посторонней помощи покидала в большую спортивную сумку одежду, несколько книжек и словарей, завязала в хвост длинную черную гриву, в последний раз села на больничную койку и стала ждать. В палате было тихо, только часы на полке мерно тикали отсчитывая секунды и минуты.

Ждать пришлось довольно долго, длинная минутная стрелка не меньше тридцати раз пробежала по кругу, прежде чем дверь палаты открылась, и вошел Драган. В руках он держал толстую папку – медкарту.

Драган смерил Киру внимательным, оценивающим взглядом и покосился на спортивную сумку посреди кровати.

– Скажи мне, ты понимаешь, какое это безумие в твоем состоянии ехать в горы? – он говорил медленно и апатично, словно повторял давно заученный текст.

– Представляю, – Кира энергично кивнула. Она встала с кровати и решительно протянула вперед руку.

Драган вздохнул и подал девушке документы.

– Береги себя! – сказал он задумчиво. – И не попадайся мне больше!

Кира с улыбкой кивнула.

***