Тем временем ближайший к люку гвардеец попытался сунуться вовнутрь со сканером в одной руке и лазером в другой. Но тут же замер. Кого он там увидел и о чем заговорил, было не слышно и не видно, но вскоре гвардеец опустил оружие и глубоко поклонился. Слишком глубоко даже для его непосредственного командования. А потом и вовсе прокричал что-то непонятное. Шедший быстрым шагом с сержантом старший гвардеец после этого крика сорвался со всех ног и буквально телепортировался к выходу из челнока. Но оказавшись у входа и глянув внутрь, замер и так же глубоко поклонился, а потом развернулся спиной и достал оружие. Стоящие вокруг гвардейцы со всех ног бросились к нему и, расположившись за ним, также достали лазеры, образовав оцепление у входа.
А потом из челнока вышел альв… В такой же гвардейской форме, только была она, хоть и чистой, но какой-то старой, выцветшей. А за ним еще и еще, пока не образовалась вторая линия оцепления у челнока.
Сейчас гвардейцы пользовались своими полномочиями по полной программе. Фактически такое их построение означало, что они готовы открыть огонь по каждому, при малейшем намеке на угрозу. В их оправдание можно сказать, что даже на памяти видавшего виды сержанта так себя они вели первый раз. А потом все резко стало понятно. Стало понятно, и при этом всё усложнилось в бесчисленное количество раз:
– Великие духи, спасибо вам. Все-таки жива, – выдавил из себя сержант, глядя, как в плотной коробке из гвардейцев двигается считавшаяся давно погибшей дочь их князя. Та, что сможет вернуть огонь в сердце и покой в душу их князя – альва, до ее предполагаемой «смерти» считавшегося одним из лучших командующих альвийских ВКС.
Один ни чем не примечательный день на станции выдался для княжеских гвардейцев, возможно, одним из ответственнейших и наисложнейших в их карьере. Операция по сопровождению и охране дочери самого князя с каждым пройденным отсеком приобретала все большую и большую сложность. Направлялись они прямиком к князю. Как им сообщили, бригада врачей будет ждать их все там же. Часть медиков останется в покоях князя с дочерью, остальная часть уже все подготовила для осмотра и оказания, в случае необходимости, помощи выжившим гвардейцам, в отведенном для их нужд целом крыле. Поэтому маршрут гвардейцев был незамысловат – довести дочь к родителю, да довести так, чтоб ни волосок…
Но путешествие превратилось в настоящий персональный ад для охраны. Со всех отсеков, даже из отдаленных секторов и крыльев станции стекались альвы. Они приходили, чтобы выразить свое почтение Айле. Слишком свежи еще те воспоминания, когда большинство из них были передислоцированы, читай – сосланы, в эту колонию, и какую поддержку тогда оказала эта молоденькая девчушка вновь прибывшим.
Множество жителей представляло собой винегрет из обычных альвов и благородных, из военных и гражданских. Сложно было найти какой-либо из альвийских благородных домов, не воспользовавшихся возможностью отослать «за горизонт» неугодных дому родственничков. Встречались здесь и кровники. Не один и не два раза колония была на грани гражданской войны местного масштаба. Странно, но князь не вмешивался. Чего не скажешь об Айле. Поговаривали, что он не вмешивается специально, считает это частью ее обучения. Но как бы то ни было, эта молодая альвийка постоянно оказывалась меж двух огней очередного спора, иногда даже кровопролитного. И находила слова. Отыскивала точки взаимного соприкосновения, возможности забыть старые обиды, возможности загладить непонимание. И народ это ценил. Народ помнил. И если князя уважали как хорошего правителя, то его дочь любили всей душой за то тепло, что она несла в своей душе. Поэтому никто не усомнился в необходимости ее участия в посольской миссии к людям фронтира.
И после ее «гибели» даже самые черствые сердца дрогнули.