Дом Судьбы

Корнелия открывает дверь гостиной, жестом приглашает Тею следовать за ней. Тея изумленно смотрит на тетю.

– Мы что, все равно идем на бал?

– Теперь мы еще больше нуждаемся в связях Саррагон.

– Но…

– Тея, пожалуйста. Сделай, как просит твоя тетушка, – говорит отец.

Она терпеть не может, когда они становятся на одну сторону. Поверить нельзя, что отец готов подвергнуть и себя, и ее такому издевательству. Полыхая внутри от злости, но снова вспоминая призыв Корнелии быть помягче, Тея наклоняется и целует отца в щеку. Закрыв за собой дверь, она делает вид, что идет за Корнелией, которая уже успела быстро подняться по лестнице к комнате Теи, чтобы, несомненно, размять в пальцах помаду из пчелиного воска для локонов подопечной. Сама Тея на цыпочках возвращается к гостиной и наклоняется к замочной скважине подслушать то, о чем отец и тетя не станут говорить в ее присутствии.

– Но почему именно сейчас? – спрашивает тетя Нелла. – После стольких лет… Это преступно. Поступить так с тобой, подумать только.

– У нас новый бригадир. Воду и так мутили. Ждали повода. Причин может быть множество. Ни одна меня не интересует. Ни одна не справедлива.

– Отто, что же мы будем делать? Без твоего дохода я не…

– Что‐нибудь придумаю, – произносит отец так, будто хочет, чтобы тетя Нелла замолчала.

– Хорошо, что мы идем на бал, – продолжает тетя, и ее башмаки громко стучат по половицам, когда она принимается расхаживать туда-сюда. – Ты ведь согласен, верно? Ты же видишь смысл, особенно после такого дня?

– Петронелла, не смей через эту потерю продвигать свой замысел. Моя беда с ОИК не имеет к Тее никакого отношения.

– Имеет, причем самое прямое.

Тея с несчастным видом наблюдает в замочную скважину, как отец обхватывает голову руками.

– Я понесу кару за то, что сейчас скажу, – говорит он, – но в такие дни я рад, что Марин не дожила до этого позора.

Тея хватается за дверной косяк. Ей невыносимо смотреть, как они ругаются из-за нее, слышать, как отец говорит такое о ее матери. Да, она хотела узнать от них что‐то о Марин Брандт, но загаданное в день рождения желание сбылось каким‐то извращенным способом. И что это за так называемый замысел тетушки?

Тее хочется броситься к отцу, пообещать, что она найдет ему другую работу, что устроится куда‐нибудь сама. Но в глубине души она знает, что из этого ничего не выйдет. Все это ей неподвластно. Тею переполняет ощущение собственного бессилия. За замочной скважиной – подводный мир. Тея не может туда зайти и помочь, ведь она не в силах сделать и вдоха.

Плеча касается чья‐то ладонь. Обернувшись, Тея натыкается на Корнелию. Лицо ее – суровая, как никогда, маска. Служанка поднимает золотое платье Ребекки со стула, на котором его бросила Тея.

– Тея, пойдем, – шепчет Корнелия.

– Но…

– Нет. Пора собираться. Ты услышала достаточно.

VI

Особняк Клары Саррагон – самый новый на Принсенграхт, его достроили только в конце 1704‐го, чтобы семья въехала к Рождеству. Это огромный дом из черного кирпича, с двойными дверями посреди фасада, с резными букетами каменных цветов под каждым высоким окном и херувимами над ними. За каждым стеклом горят канделябры, по обе стороны входа пылают факелы и стоят два одетых в ливреи лакея, чья кожа сияет на свету.

Нелла, Отто и Тея колеблются у подножия каменной лестницы. Они стоят на краю пропасти, и все же единственный путь – это наверх.

– Час, – говорит Отто. – Я проведу там лишь час.

– А вдруг тебе даже понравится, когда ты окажешься внутри, – отзывается Нелла. – Думай о том, какой вкусной будет еда. На здешней кухне, наверное, трудится целый батальон.

– У нас и дома прекрасная еда, – возражает Отто. – Зачем она вообще нас пригласила? Поглазеть?

– Отто, прошу тебя. Не сейчас. Пойдем. Мы мнемся снаружи и выглядим нелепо.

Они преодолевают девять ступеней, проходят мимо лакеев, что смотрят вперед так, будто троица невидима.

– Какой в них смысл? – бурчит Отто в главном холле. – Живые статуи? Часть представления?

– Ты будешь себя так вести весь вечер или только один час, который ты мне пообещал? – шипит в ответ Нелла.

И тут же сожалеет о сказанном. Лицо Отто становится непроницаемым: что за день выдался, сперва ОИК, а теперь еще и вечер с Кларой Саррагон. Тея бросает на Неллу сердитый взгляд, но та сама понимает, что была слишком резка.

– Прости, – шепчет Нелла. – Отто, прости меня. Нервы.

Он делает вид, что не услышал. Холл кажется высоченным, как собор, и мерцает тысячей медовых свеч. Стены обиты новехонькой красной кожей, на вид – свиной. Несомненно, плотной на ощупь и заглушающей звуки. По обе стороны холла висят две гигантские картины. Изображены на них – насколько Нелла успевает понять, прежде чем подходит еще один лакей, чтобы забрать головные уборы и плащи, – Благовещение и Воскресение Христово. Картины поражают масштабом, изобилуют фигурами, а детали свидетельствуют скорее о работе мастера, а не цеха. Между картинами возвышаются две огромные закрытые двери.