Дом Судьбы

– Почему бы тебе просто не продать свою трущобу? – спрашивает он. – Выручили бы малость денег.

Внутри Неллы что‐то обрывается и пульсирует. Только не это. Только не трущоба. Время от времени Отто любит вспоминать дом ее детства в Ассенделфте, куда она ни разу не возвращалась с того самого дня, как ей было приказано отправиться в Амстердам и стать женой Йохана Брандта. Даже после смерти ее сестры Арабеллы, последней из родни, четыре года назад Нелла упрямо отказалась совершить путешествие в прошлое. Вместо этого она заплатила человеку, который осмотрел дом и составил отчет. Сведения ужасали, и Отто прекрасно все знает: большие дыры в крыше, верхний этаж непригоден для жилья, озеро заросло, земля, вероятно, бесплодна. То, что раньше было огородом, заполонили коровы, а еще нанятому человеку показалось, будто в кухне и комнатах первого этажа долгими месяцами скрывалась банда разбойников, которые разводили костер прямо посреди ковров и били окна. Деревенские жители по соседству утверждали, что в доме водятся привидения. Нелла прочитала достаточно, чтобы приказать заколотить дом. Возвращаться она не намеревалась.

Но даже много лет назад, когда Нелла покидала отчий дом, он уже был местом потерь, страха и запустения, просто она не говорила почему. Она упорно трудилась, чтобы превратиться из Неллы, которая жила там, в Неллу, которая живет здесь. Тот дом и правда ее собственность, что висит на шее камнем – ее камнем, и ничьим больше.

– Я тебе уже говорила, – отвечает Нелла. – Ассенделфт не продается.

– Нелла, ты никогда туда не ездишь.

– Не продается.

– Назови хотя бы одну причину.

Нелла садится в кресло и обхватывает голову руками.

– Не понимаю, почему ты никогда об этом не говоришь, – не отстает Отто.

Нелла вскидывает голову.

– Как я не стану говорить об Ассенделфте, так ты не станешь говорить о Марин. И о тех днях, что провел в Суринаме. И о своем детстве в Дагомее. Я тебя ни о чем не спрашиваю, так почему ты спрашиваешь меня?

Отто поворачивается к Нелле:

– Это разные вещи. Дом в сельской местности по сравнению с моей жизнью?

– У каждого свой камень.

– О чем ты?

Нелла прикусывает губу.

– Ни о чем.

Его лицо становится непроницаемым.

– Отто, – пытается Нелла снова. – Никто его не купит. Никто не сможет там жить. Земля мертва.

Он направляется к двери.

– Мне пора.

– Ты сегодня поздно выходишь.

– Меня подменил Берт Шипперс, чтобы мы позавтракали.

– С чем сейчас работаешь?

– Партия мускатного ореха. Только с Молуккских островов.

– Пожалуйста, не…

Но Отто уже вышел. Нелла слышит, как в коридоре он снимает с крючка плащ и шляпу, слышит, как закрывается входная дверь.

– …забудь про бал, – заканчивает Нелла, обращаясь к пустым стенам.

Она откидывается на спинку кресла, заключая удивленного Лукаса в объятия. Эти разговоры с Отто тревожат, ворошат давние воспоминания, которые Нелла предпочла бы не будить, но, кажется, во время спора о будущем невозможно не затронуть прошлое.

До того как умереть восемнадцать лет назад, ее сестра Марин и ее муж Йохан написали завещания – ведь они, пусть и хранили тайны, были разумными, добропорядочными гражданами. Дом на Херенграхт отошел Отто, а их акции Ост-Индской компании, небольшие участки земли за городом и все движимое имущество были доверены Нелле. Какое‐то время казалось, что вдова Брандт, Отто, Корнелия и Тея смогут пережить потерю Йохана и Марин относительно благополучно. Надежда оказалась наивной.

Несмотря на то что Отто проработал бок о бок с Йоханом почти десять лет, купцы, торговавшие с Йоханом, а также иностранцы и местные, имевшие с ним дело, держались с Отто холодно. Связи обрывались, у контрактов истекали сроки. Его все реже звали на частные обеды, ему не приходили приглашения из гильдии. Смерть Йохана и низкое положение Отто пагубно сказались на финансах семьи. Возможно, будь муж Неллы другим человеком, ее всерьез считали бы распорядительницей его наследства, как некоторых вдов Амстердама. Но покойного мужа обесчестили, ославили содомитом, прилюдно опозорили, а позор сверкает слишком ярко. И люди, ослепленные его силой, от них отвернулись.