Дом судьи

Ценой неимоверных усилий молодой человек дёрнулся в сторону и тут же увидел, как верёвка шлепнулась об пол, ударившись совсем радом с его телом. Судья подтянул к себе верёвку, поправил петлю и вновь попытался накинуть её на молодого человека, ни на мгновение не сводя с него своего жестокого, мстительного взгляда. Но всякий раз студенту тем или иным образом удавалось уклониться от гибельной петли. Вся эта процедура продолжалась, как показалось Малкольму, бессчетное число раз: судья, определенно не терявший надежды на успех и не огорчавшийся от неудач, продолжал играть с ним, как кошка с мышью.

В порыве охватившего его отчаяния Малкольм резко огляделся — лампа по-прежнему горела, и в комнате было довольно светло. В многочисленных щелях, отверстиях нор и прочих дырах рядом с полом он разглядел поблескивавшие крысиные глазки; это осознание чьего-то присутствия вызвало у него проблеск едва ли не блаженного чувства. Он поднял взгляд и обнаружил, что верхняя часть веревки набатного колокола вся усеяна телами крыс, которые покрывали собою буквально каждый её дюйм, а тем временем беспрестанно продолжали подползать всё новые и новые грызуны, проникая туда через маленькое круглое отверстие в потолке. Животные всё больше раскачивали веревку, и вскоре до Малкольма донесся первый удар колокола.

Молодой человек понял, что это было первое прикосновение языка колокола к его массивной бронзовой тверди. Звук оказался совсем слабый, едва различимый, но колокол лишь начинал раскачиваться, так что можно было ожидать, что с каждой новой секундой он зазвонит громче.

Услышав этот звук, судья, по-прежнему неотрывно смотревший на Малкольма, чуть поднял взгляд, и лицо его исказила гримаса дьявольского, жестокого гнева. Его глаза полыхали как горящие угли; он резко топнул ногой, издав при этом такой грохот, от которого, казалось, затрясся весь дом. Когда он в очередной раз поднял веревку, где-то высоко над головой небо расколол удар грома, и крысы продолжали безудержно скользить по верхней части колокольного каната, словно пытались открутить время назад. На сей раз вместо того, чтобы кинуть петлю, судья ещё больше приблизился к своей жертве, с каждым шагом всё более ослабляя узел. Когда он оказался совсем близко от Малкольма, тот почувствовал, что в самом факте присутствия судьи было что-то парализующее, а потому стоял совершенно неподвижно, словно бесчувственный труп.

Он ощутил, как ледяные пальцы судьи прикоснулись к его горлу и стали прилаживать верёвку. Петля стала затягиваться. Затем судья, обхватив окаменевшее тело студента, поволок его за собой, поставил обеими ногами на дубовое кресло, протянул руку вверх и ухватился за раскачивающийся конец верёвки, соединенной с языком колокола. При этом движении крысы, повизгивая, бросились врассыпную и вскоре исчезли через отверстие в потолке. Держа одной рукой конец верёвки, накинутой на шею Малкольма, он подтянул его к свисавшему с потолка концу, связал оба в тугой узел, после чего толчком ноги резко отпихнул кресло в сторону.

Когда на крыше дома судьи зазвонил набатный колокол, люди сразу же стали собираться на площади. Со всех сторон несли фонари и даже факелы, после чего молчаливая толпа двинулась к дому. Пришедшие громко забарабанили в дверь, но из дома не доносилось ни звука. Тогда они взломали дверь и гурьбой поспешили в просторную гостиную. Впереди всех бежал доктор.

И петле, завязанной на конце верёвки большого набатного колокола, висело тело студента, а на лице судьи на картине продолжала зловеще растягиваться надменная улыбка.