Дом свиданий

– Я готова, если надо, ночевать в участке!.. А в чужой дом, к незнакомой какой-то даме не поеду… Ишь что придумали!.. Нет, не на дуру напали! Знаю, что это значит, куда вы меня приглашаете!..

– Что вы воображаете? – рявкнул – не вытерпел полицеймейстер. – Как вы смеете? Перед вами, сударыня, люди официальные!

– Тигрий Львович! Тигрий Львович!

– Да что Тигрий Львович? Терпения, сударь мой, нет…

– Не поеду! – крепко кусая губы, ломая пальцы, твердила девушка, с тупым, неподвижным взглядом, сосредоточенным на спинке стула. – Хитры! Леневскую какую-то сочинили!.. Говорили бы прямо, что вам велено отвезти меня в сумасшедший дом!..

Полицеймейстер и чиновник особых поручений обменялись многозначительными взглядами.

– Гм… ларчик просто открывается!.. – пробормотал про себя Матьё.

– Послушайте! Честью я вам клянусь, что ошибаетесь!.. – горячо заговорил он вслух. – С какой стати? Помилуйте! Нам и в голову не приходило…

Полицеймейстер, беспомощно разведя руками, снова прошел к телефону.

– Кто говорит? а? что? Громче!

– А? – отозвался ему знакомый начальнический тенор. – Боится? Чего боится?.. А?.. Что в сумасшедший дом?.. Ха-ха-ха! Вот чудачка!.. Да-да-да… Однако, это любопытно, что вы говорите… Да-да-да-да-да-да… Это подтверждает…

– Куда же прикажете устроить ее, ваше превосходительство? – возопил с отчаянием полицеймейстер: возня с Марьей Лусьевой надоела ему, что называется, «до шпенту».

– Ну… поместите ее в каком-нибудь приличном отеле!.. Да-да-да… Разумеется, в отель!.. Адрес сообщите Софье Игнатьевнье… Она так добра, желает заехать… Ну, и маленький надзор… на всякий случай…

Телефон замолк.

Поместиться в отеле Марья Лусьева согласилась сразу и с радостью.

– В отель я не боюсь… Только не в «Феникс»… мне стыдно…

– В «Золотом олене» можно… Вы уж, Матвей Ильич, будьте добренький – оборудуйте это, а я – к его превосходительству…

– Очень рад.

Как скоро Марья Ивановна оказалась на новоселье, в коридоре гостиницы появился неизвестного звания и полупочтенной наружности господин. Он много шутил с прислугой, по-видимому, давно и отлично его знавшей, очень интересовался электрическим освещением, внимательно и подробно, раз по десяти, изучал железнодорожные расписания на стенах, театральные афиши и торговые рекламы и ни на минуту не выпускал из поля зрения дверь в номер Марьи Лусьевой.

* * *

– Я прямо и откровенно говорю вам, генерал: не в службу, а в дружбу!

– Уважаемая Софья Игнатьевна, вы знаете, что я всегда заранее готов сделать для вас все, что от меня зависит. Но дело, о котором вы просите, принадлежит к разряду тех, что либо гаснут сами собою, без всяких просьб, либо должны гореть, и уже никакие просьбы потушить их не в состоянии. Ваша несчастная кузина…

– Племянница, – поправила губернатора Софья Игнатьевна Леневская, видная дама в седых кудрях, с острыми и внимательными голубыми глазами. – Двоюродная племянница. Она дочь бедной Зины Лусьевой, а матери – моя и Зины – были родные сестры. Между нами говоря, выходя за этого Лусьева, Зина сделала глупейший мезальянс. И вот – результаты!

– Так вот-с, – виноват, – племянница ваша натворила и наговорила самых безумных и фантастических глупостей. Да-да-да-да-да! Хорошо-с! То есть очень скверно-с! Наш милейший Тигрий Львович был настолько остроумен, что не оформил дела сразу. Его следовало бы хорошенько распечь за упущение, но – победителей не судят, а после ваших откровений вчера и сегодня он, разумеется, оказывается нечаянным победителем… Скажите, пожалуйста: как давно это сделалось с нею?

– Уже лет пять. Она стала заговариваться после ужасной смерти своего отца: он погиб под трамваем. А потом подоспела неудачная любовная история… ее жених оказался большим негодяем… Ложный шаг… понимаете? Она… вы, Порфирий Сергеевич, конечно, поймете, как мне тяжело входить в подробности: ведь, хотя и дальняя, Маша мне все-таки родственница…

– Да-да-да-да! Еще бы, еще бы!

– Фамильный позор!

– Кому приятно?

– Она… опасаясь последствий… приняла какие-то меры… очень неудачно… Ну после того уже совсем!..

– И часто на нее находит? Леневская опустила глаза.

– Каждый месяц.

– Ага!

Губернатор побарабанил пальцами по столу.

– Как же это, зная за ней такое, ваша курица-баронесса не доглядела ее, пустила шальную бегать по городу?

– Уж именно курица! – с добродушным и веселым гневом согласилась Леневская. – Именно курицей хохлатой прилетела она ко мне в усадьбу!.. Я сперва понять ничего не могла, едва узнала ее в лицо: ведь мы не видались десять лет… Спасите, защитите, Маша, сумасшедший дом, участок… Что же это такое? Сумбур! Хаос!.. Клохчет, руками машет, слезы… Всю ее дергает… Мое мнение – у нее самой голова не слишком в порядке!

Губернатор кашлянул с легким конфузом и сказал:

– Да-да-да-да! Я, конечно, не смею утверждать, но на меня она произвела впечатление… гм… как бы это поделикатнее о прекрасном поле?., гм… она, грехом, не поклоняется ли Бахусу?

Софья Игнатьевна утвердительно опустила веки.

– Эфир и одеколон… – прошептала она, конфиденциально вытягивая губы трубочкою.

– Ага! Как англичанки? Да-да-да-да! Ага!