Дом там, где твое сердце

Омар Лалие лениво пошевелился среди подушек, несколько раз напряг и расслабил уставшие мышцы бёдер, полузакрыв глаза. Медный мундштук кальяна дымился между его пальцев, смесь экзотических трав с добавлением небольшой доли опиума рождала фантастические видения и мечты. О беленькой девушке… Наверное, он поторопился ознакомить её с традициями восточного мира, вполне возможно, что она не готова к этому. Но даже у него, воспитанного философом, есть свои пределы терпения. Он хотел видеть её в своей постели, покорную и податливую, слышать слова любви, срывающиеся с её губ, и видеть в томных глазах желание, которое лишь он мог удовлетворить в ней. Восхитительные грёзы наполнили пелену, окутавшую его мозг; лицо женщины таяло в золотистой дымке и возникало вновь, она протягивала к нему руки, бесстыдно предлагая себя, складывала губы для поцелуя… и уходила, не поцеловав.

Гневный крик у дверей его комнаты грубо вернул Омара вниз из заоблачных далей; он нахмурился, собираясь устроить разнос слугам, всегда таким незаметным и вышколенным.

– Снимите с меня это!

Твёрдые руки Рейхан втолкнули в комнату сопротивляющуюся Лиз Линтрем; девушка размахивала руками, пытаясь избавиться от полупрозрачного покрывала, укрывшего её с головы до ног.

– Как только можно носить эту гадость – я ничего не вижу через неё! – яростно протестовала Лиз по-шведски, по-видимому, не намереваясь быть понятой Рейхан.

Омар Лалие улыбнулся, лениво пошевелил кистью руки с зажатым между пальцами мундштуком, коротко уронил в сторону дочери экономки:

– Уходи.

Рейхан молча поклонилась, задом попятилась к двери, не поднимая на Омара глаз, и исчезла за нею. Лиз Линтрем в лёгкой растерянности застыла посреди спальни хозяина, сохраняя в тщательно подведённых чёрной краской глазах так безумно волнующее его бунтарское выражение.

Омар повелительно поднял руку:

– Подойди сюда, Феризат, – скомандовал он по-французски. Шведская девушка в ответ лишь презрительно фыркнула. – Подойди и сядь, – повторил Лалие. – Я хочу рассмотреть тебя повнимательнее.

– А вы видите здесь меня?! – запальчиво возразила Лиз Линтрем. – Эти чёртовы женщины с ног до головы покрыли меня разной краской, обмазали какими-то мазями, обрядили в одежду, в которой я не умею и шага-то ступить… Где вы видите здесь меня, повелитель?

Омар откинулся на подушки, тяжёлые веки слегка пригасили проницательность его взора.

– В твоём голосе слышится недовольство оказанной тебе честью…

– Стать вашей женщиной – для меня не честь, а бесчестие, – отрезала она, словно остро заточенной бритвой полоснув по его самомнению.

– Отчего же? – мягко поинтересовался он. – Ведь у тебя есть все шансы стать женой социально значимого человека, пусть даже чужой тебе культуры. И это при том, что ты уже не молода – возможно, даже более двадцати лет…

– Не исполнилось и девятнадцати! – гневно отреагировала Лиз в полном соответствии с его надеждой.

– Я не нравлюсь тебе?

– Не то… не знаю… не имеет значения. Меня пугает именно то, что вы называете «чужой культурой». Для меня противоестественно оказаться всего лишь одной из двадцати, тридцати жён обеспеченного мужчины.

– На самом деле их не может быть больше чётырех, – тихо поправил её Лалие. – Остальные – наложницы.

– Разве есть особая разница? – Лиз выглядела удивлённой. – Они все ваши женщины, вы спите по очереди с каждой.

Мужчина чуть приподнялся с подушек, мягко взял её за руку и подтянул к себе. Голос его звучал тихо и завораживающе:

– Это правда, любовь моя. Но когда ты станешь моей женой, я буду принадлежать тебе безраздельно… а ты – мне.

Элиза коротко хохотнула:

– Замуж? Нет уж, спасибо. Я дважды была замужем – по любви и по обязанности…

– Была замужем? – залитые чернотой глаза Лалие сузились, женщину полоснул холодный взгляд волка. Она вздрогнула, поднесла руку к горлу, торопливо исправилась:

– Ну, почти была…

– Так не бывает, любовь моя, – лицо Лалие вновь расцвело в улыбке. – Невозможно быть женщиной и невинной девушкой одновременно, невозможно сразу быть и не быть женой мужчине.

– Ещё как возможно, – угрюмо возразила ему Лиз. – Во всяком случае, я была обручена – это значит, что мой жених может прохлаждаться, где ему вздумается; но, вернувшись, он сможет найти меня, никем не тронутую, ни в кого не влюблённую, на прежнем месте.

– Думаю, что он пожалел о своём отсутствии, увидев тебя, Феризат, – усмешка светилась в глазах араба. – Наверное, он подумал, что, по меньшей мере, уже три года мог бы владеть этим прекрасным телом, если бы не покинул тебя.

– Это его проблемы, – к Лиз снова вернулось угрюмое настроение.

А Лалие обратился опять к интересующей его теме:

– Так ты невинна, моя красавица, или уже успела познать мужчину – до возвращения своего жениха?

– Какого чёрта… – Лиз пробормотала по-шведски проклятие и осеклась. – Вас это не должно волновать, повелитель, – с очаровательным хладнокровием улыбнулась она.

В глазах мужчины понемногу распускал лепестки алый цветок ярости:

– Феризат, ответь мне… или я узнаю это самостоятельно.

Она посмотрела сквозь плотную ткань на него с плохо скрываемой неприязнью:

– Попробуйте.