Дом там, где ты

Барни открывает дверь, и людской поток врывается внутрь. Сначала я нервничаю, боясь, что

они будут рассматривать меня и проклинать землю, по которой я хожу. Что даёт мне право быть по

эту сторону стола, как будто больше я не нахожусь на том же игровом поле?

Никто не узнает меня, слишком сосредоточены на еде в их тарелках. Однако некоторые

улыбаются Анне и немного болтают прежде, чем двинуться дальше по очереди. Она сохраняет

улыбку на лице, пока передаёт еду, как на конвейере. Сначала она предлагает хлеб, потом переходит

к овощам, всегда давая немного больше каждому человеку.

Интересно, Ванда ела что–нибудь горячее перед своей смертью.

Взгляд Анны ловит мой, и когда её улыбка направлена на меня, я испытываю облегчение. Как

будто, пока она будет в моей жизни, всё будет хорошо. Боже, я надеюсь, что это так.

– Эй, приятель. Нужна тарелка.

Я отвожу взгляд от Анны на мужчину, который, я уверен, видел лучшие дни. Его рост, по

крайней мере, дюймов на семь выше моего, а грязные каштановые волосы длинные и нечёсаные, и

что–то в нём пугает меня.

– Простите. Вот, пожалуйста.

Я протягиваю ему тарелку, и он продвигается с невнятным бормотанием. Он подходит к

Анне, и она приступает к своим обязанностям. Но мне не нравится то, как он смотрит на неё. Мои

глаза не перестают следить за ним, пока он не садится в другом конце комнаты.

Я, наверное, параноик, но в нём есть что–то опасное, например, злой взгляд в его глазах, что

заставляет меня чувствовать, что он не стал бы думать дважды, вонзить ли тебе нож в спину, чтобы

получить то, что ему нужно.

Как только он заканчивает уплетать свою еду и выходит за дверь, напряжение в моей шее,

наконец, ослабевает.

Когда очередь редеет, и обслужен последний человек, Анна подходит ко мне с девушкой.

– Дин, я бы хотела познакомить тебя со Сьюзи.

– Приятно познакомиться, – говорю я.

– Привет, Дин, – говорит она с таким пылом, что смогла бы свалить человека с ног. – Приятно

познакомиться с тобой.

Потом Сьюзи засовывает руки в карманы своих джинсов и поворачивается прежде, чем я

успеваю спросить что–нибудь вежливое у неё.

– Ты была права, Преппи, – шепчу я на ухо Анны.

– О чём?

– Она немного странная.

Анна смеётся своим очаровательным смехом.

– Да, она такая, но, по–моему, она считает, что ты очень милый. Поэтому она так нервничала.

– Да, обычно я произвожу такое впечатление на девушек.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

– А ты не страдаешь излишней скромностью, да?

– Но я ведь заполучил твоё внимание.

Я хватаю её за талию и притягиваю к себе.

– Полагаю, что так. Давай выбираться отсюда.

Мы прощаемся с Барни и направляемся к двери, назад к машине Анны.

С приближением зимы температура падает. Я натягиваю свой капюшон и достаю перчатки,

подаренные мне Анной. Она улыбается, видя это. То, что я пользуюсь ими, делает её счастливой.

Анна останавливается, и я поднимаю глаза на неё. Она смотрит на бетонную стену, покрытую

жевательной резинкой.

– Я никогда не понимал это, – говорю я, осматривая разноцветные шарики, прикрепленные на

участке два на два.

– Я тоже, но в то же самое время это приводит меня в восторг.

– Жевательная резинка приводит тебя в восторг?

– Это больше, чем просто жевательная резинка. Это – мгновение, люди размещают свои

жвачки здесь, создавая различные формы и композиции. Я смотрю на них и мне интересно, чья это

была жвачка, – она указывает на розовый кусочек. – Или эта, – она указывает на голубой кусочек. –

Были ли эти люди одиноки, когда прикрепляли её, и хотели оставить свой след, или были ли они с

друзьями и просто хотели сделать это, потому что другие делали это?

– Это всё от жвачки?

– Да.

– А ты когда–либо вносила свой вклад в эту стену? Я не воспринимаю тебя, как человека,

который бы шёл рядом и жевал резинку, но с другой стороны, ты склонна удивлять меня.

– Я? – её голос мягкий, и я не в состоянии удержаться, чтобы не смахнуть с её щеки

несуществующие волосы, чтобы только я смог прикоснуться к ней.

– Да, ты.

– Однажды, когда мне было пять лет. Мой папа и я шли по Мэйн Стрит, и он остановился,

чтобы показать мне это. Он был более взволнован, чем я, но таким был мой отец, он находил радость

во всём. Он настоял, чтобы я оставила свою метку, потому что однажды, когда я стану известной, я

могла бы рассказать людям, что оставила жвачку на стене. И люди со всего света приходили бы

посмотреть на стену, на которой Анна Хейворд оставила свою жевательную резинку. Он подхватил

меня и посадил себе не плечи, чтобы я могла добраться до места, которое было чистым, – она

улыбается при этом воспоминании, её глаза смотрят куда–то вдаль. – В любом случае, это был

единственный раз, когда я оставила жвачку на стене.

– Твой кусочек всё ещё здесь?

– Мог бы быть. Я даже не помню, какую жвачку я жевала. Я не помню ни вкус, ни цвет,

просто деталь о моём папе.

– Потому что это важная деталь.

– Да, это так.