Дом темных загадок

Загорается лампочка на потолке, внезапно все озаряется светом. Он такой слепящий, что мне приходится щуриться. Только теперь я узнаю Филиппа. В него я и врезалась.

Я дышу глубоко и пытаюсь успокоиться. Сердце еще колотится, но все звуки пропали. Хоть что-то хорошее.

– С тобой все в порядке?

Я киваю. Говорить не могу, боюсь, что голос откажет.

– Ты ищешь туалет? – спрашивает Филипп. – Тогда мы собратья по несчастью.

Глаза медленно привыкают к свету, поэтому я не могу толком рассмотреть выражение его лица, но уверена, что он врет. Такие, как он, не ищут туалет по ночам, тем более в подвале. Они ссут прямо из окна.

– Здесь внизу еще кто-то есть? – неожиданно слышу я свой голос.

Он озадаченно смотрит на меня, проводит рукой по волосам:

– Понятия не имею.

Он разворачивается к мужской душевой.

– Но здесь был какой-то звук. Ты ничего не слышал?

Филипп смеется.

– Ты имеешь в виду это завывание? Звучит жутковато, правда? Наверное, где-то здесь вентиляционная шахта. Или животные какие-то.

Уже легче, значит, этот звук мне не почудился. И, значит, я не сошла с ума. Филипп отворачивается.

– Мне тебя подождать? Тогда мы сможем вместе подняться.

Я благодарно киваю. Даже если он врет, все равно лучше, чтобы он был рядом и я не блуждала по этому замку ужасов одна.

Я открываю дверь в женскую душевую, включаю свет, потом иду к туалетам и останавливаюсь как вкопанная. Средняя кабинка заперта изнутри. На старомодном поворотном замке – красный цвет.

– Николетта? – теперь я сама почти шепчу.

Молчание.

Я чувствую, что от страха у меня ком в горле. Кто закрывается посреди ночи в кабинке, да еще без света? И зачем? Это совершенно точно не София. И, очевидно, не Николетта. Я заставляю себя опуститься на колени: может быть, смогу увидеть ноги. Но двери доходят до самого пола, выложенного старой плиткой.

«Убийцы твоей матери, – снова звучит во мне голос. – Убийцы твоей матери…»

В моей голове все идет кубарем: кошмар, падение на лестнице, шепот и вот теперь это. Внезапно все кажется абсолютно абсурдным: блуждания в темноте, приступы паники. Во всем этом совершенно нет смысла!

Я выбегаю и мчусь по коридору в сторону лестницы, где меня перехватывает Филипп:

– Эй, разве мы не договорились вместе подняться наверх?

Я стараюсь как можно лучше скрыть смятение. Но мне это просто не удается.

– Что ты здесь делаешь? – выпаливаю я.

– Что? – Филипп останавливается посреди кухни, в которой мы тем временем оказываемся. – Что ты имеешь в виду?

– Именно то, что я спросила. Что ты здесь делаешь, в этом месте?

Он светит мне в лицо, но я все же вижу, как сощурились его глаза.

– Ты же сама прекрасно знаешь, зачем мы все здесь! – шипит он.

– Нет, я не знаю этого. – Я чувствую, как начинаю дрожать.

Филиппа как будто подменили. Он рассерженно смотрит на меня:

– Наверное, ты слишком труслива, чтобы признаться, но я уверен, что с твоим отцом было то же самое, что и с моим!

Я настолько озадачена, что не могу вымолвить ни слова. Из-за моего отца? Мой отец мертв. Означает ли это, что Филипп тоже сирота? Здесь летний лагерь для сирот, что ли?

Глаза Филиппа сверкают, как у забияки, красивые губы сжались от злости. Теперь между мной и ним пролегла целая пропасть. Не говоря ни слова, он мчится прочь и исчезает в темноте. Я смотрю ему вслед. Что он этим хотел сказать? Я мало знаю о своем отце. Только то, что для мамы он был героем и они мечтали пожениться в Пратере[3] в Вене.

Я выключаю фонарик и шагаю прочь, останавливаюсь, только когда добираюсь до спальни. София лежит в той же позе, в которой я ее оставила.

Я устало валюсь на кровать, но понимаю, что сейчас слишком накручена, чтобы заснуть. Я сдвигаю комковатую подушку назад, чтобы усесться. И вдруг замираю от шороха, словно развернули фольгу от жевательной резинки. Неужели под моей подушкой что-то есть? Я засовываю руку и натыкаюсь на предмет. Вытягиваю его, чувствую с одной стороны гладкую поверхность, с обратной – небольшие неровности. Эта штука прямоугольная, напоминает открытку. Тут же хватаю фонарик и подсвечиваю.

Неровности на тыльной стороне блестят на свету – это высохший клей с ошметками бумаги.

Фотографию, которую я держу, явно откуда-то вырвали…

Мой бедный дружочек.