Дом темных загадок

На противоположной стороне комнаты кровать Софии, но в темноте ничего не могу разглядеть. Сколько же я проспала? Сколько времени растратила попусту? Не имею ни малейшего понятия, но злюсь на себя, что все-таки заснула и не выполнила задуманное.

Я нащупываю рюкзак, запускаю в него руку в поисках фонарика. С облегчением обнаруживаю его в боковом кармане. Включив его, вижу, что София лежит на боку, свернувшись в позе эмбриона, крепко зажав одеяло между ног. Она выглядит беззащитной.

Я осторожно проскальзываю к двери и пытаюсь сориентироваться. Вниз, лучше всего начать снизу. И нельзя шуметь.

Я освещаю узкий коридор с отслоившимися обоями, добираюсь до лестницы, сбегаю вниз, но посредине поскальзываюсь: разорванная ковровая дорожка не закреплена. Потеряв равновесие, я лечу, но случайно успеваю ухватиться за перила, чтобы не скатиться еще дальше. Грохот, кажется, слышен во всем замке. Я жду, что сейчас отовсюду вывалят люди, но все тихо, словно я здесь совершенно одна. Фонарик выскользнул из руки, но, к счастью, не разбился. Поднимаю его и с трудом встаю — ушиблась при падении. Теперь стоит внимательнее смотреть под ноги. Осторожно освещаю все перед собой. Добираюсь до последнего марша на первом этаже, над которым висит картина — Наполеон на коне. Мама любила лошадей, она очень разочаровалась, когда выяснилось, что я их боюсь и ни за что не хочу учиться ездить верхом. Она считала лошадей самыми кроткими созданиями в мире. При этом по-настоящему самым кротким созданием была она сама.

В зале я задумываюсь, куда отправиться. Осматриваю зал, в котором мы ужинали. В свете фонарика он выглядит еще печальнее, чем при свечах, и мне кажется, что какие-то маленькие существа убегают в темноту от луча света. Я даже думать не хочу, что это за животные.

По коридору добираюсь до кухни. Кафельный пол в темноте кажется дорогой в преисподнюю. «Это всего лишь печка, — убеждаю я себя и на ощупь двигаюсь дальше. — Это всего лишь печка, Эмма».

Но вдруг луч фонарика выхватывает дверь в подвал. Она открыта. Это мне не нравится. Только через пару секунд я осознаю, в чем странность. Если внизу, в душевых, кто-то есть, то там должен гореть свет, разве не так? Но там хоть глаз выколи!

Я бегу по лестнице в подвал, слышу тихие жалобные стоны ветра, который гуляет в проходах, но есть еще что-то, какой-то другой звук. Это шепот. Совершенно точно, там внизу шепотом говорят двое. Я превозмогаю отвращение и проскальзываю вниз по лестнице. «Убийцы твоей матери…»

У людей, которые перешептываются в темноте, наверняка есть тайна.

Луч фонарика падает на голые каменные стены. Шепот становится громче, но у меня возникает чувство, что звук идет не со стороны душевых слева от меня, а справа.

Я ощупью пробираюсь вперед, бегу по разветвляющимся подвальным коридорам и снова замираю, чтобы убедиться, что на верном пути. Но чем дальше я продвигаюсь, тем тише шепот.

И вдруг я оказываюсь перед глухой стеной. Тупик. Когда я хочу вернуться, снова слышу странный жалобный стон, на этот раз громче, чем на лестнице. Невольно я останавливаюсь, от этого звука у меня мурашки по коже, пытаюсь подобрать безобидное объяснение этому феномену.

Неужели просто ветер гуляет в коридорах? Ведь я тогда должна его ощущать? Может, здесь есть какие-то старые каминные дымоходы, в которых возникает этот звук? Он то стихает, то нарастает снова — жалобный, громкий, пронзительный. Вдруг я подумала о маленьких детях, которые хотят, чтобы матери взяли их на руки. Крошечные морщинистые младенцы, которые только что сделали первый вдох.

Эмма, соберись! У каждого дома есть собственные звуки, к которым нужно привыкнуть. Глухая ночь на дворе, можно услышать все, что угодно, особенно после такого ужасного кошмара.

Я бегу обратно в сторону душевых, снова прислушиваюсь к шепоту, но ничего не слышно, лишь это странное завывание, то громче, то тише. И тут я уже не уверена, реально ли оно. Может, оно просто в моей голове? В свете фонарика коридоры выглядят одинаково, я больше не могу различить, где главный ход, а где ответвление. Я бегу быстрее и вновь оказываюсь в тупике, на этот раз перед закрытой стальной дверью. Когда я прижимаюсь к ней, чувствую вибрацию, словно от громких ударов в литавры. Я в растерянности прислоняюсь лбом к стали, желая понять, что происходит. Неужели эта барабанная дробь — всего лишь стук моего сердца? Оно колотится в моей груди от волнения. Прикладываю ухо, мочкой ощущаю холод, но это меня озадачивает еще больше: я уже не могу различить, исходит ли звук из-за двери или же все это мне только мерещится. Я бы сейчас разбила голову об эту дверь, только бы это все прекратить. «Мама, — думаю я, — мама». Мне нельзя оборачиваться! Господи милостивый, мне нужно сейчас быть благоразумной, бежать отсюда наверх, к безопасной теплой постели. Я бегу и ударяюсь во что-то теплое и мягкое. Пытаюсь вдохнуть, но мое лицо закрыто тканью.

— Эй, осторожно!