Дом темных загадок

Диаконисса держала себя с ними так, словно они были лауреаты Нобелевской премии, потому что благодаря им ее заведение считалось весьма передовым. Но мне они были более ненавистны, чем все остальные — сестры. Жестокость сестер, по крайней мере, имела свои границы, жестокость мужчин — нет. Возможно, из-за того, что они были еще слишком молоды: им не исполнилось и двадцати лет. Карл, «утешитель», ждал, пока кто-нибудь из нас проштрафится, тогда наставал его звездный час. Он осторожно клал руку на наши косы или утирал слезы, утешая нас добрыми словами. Даже со мной это случалось. Каждая из нас изголодалась по вниманию.

Те трусы могли предотвратить весь кошмар, который начался позднее, но они использовали особое положение в свое удовольствие — им не хватало смелости.

Дядя Лоренц был разочарован из-за того, что нас не в чем было упрекнуть, и ограничился тем, что отправил нас обратно в прачечную. Мы последовали за ним, и тут я поняла, что до сих пор не знаю, как ее зовут, и спросила.

— Агнесса, — ответила девочка, в ее голосе слышалось столько удивления, словно она сама не могла в это поверить. Позже, когда мне все же удалось встречаться с ней чаще, я поняла, в чем причина. Никто не называл ее Агнессой, в приюте у нее было прозвище — Дерьмо, или Тупое Дерьмо.

Глава 7

Кто-то сидит рядом со мной на краю кровати и смотрит. Я слышу дыхание, чувствую тепло, которое исходит от человека. Просыпаясь, я спрашиваю себя, зачем так внимательно меня рассматривать. Это напоминает о маме. Она иногда долго смотрела на меня, думая, что я сплю.

Но моя мать мертва, и именно поэтому я тут. Я открываю глаза, взгляд падает на волосы Софии, на которых играет солнце. И это единственный красивый фрагмент, открывшийся мне. Теперь, при дневном свете, наша комната выглядит, как сиротский приют девятнадцатого века: ободранные металлические койки, по-военному сложенные шерстяные одеяла, стены в выгоревших желто-синих обоях с розовыми бутонами, на полу — ломкий серый линолеум. Над дверью висит золотая статуэтка, покрытая паутиной, — Дева Мария.

Я сажусь на кровати:

— София! Что ты делаешь на моей постели?

София многозначительно улыбается и закладывает прядь волос за ухо, голубые глаза весело сияют.

— Я решила все-таки выяснить, почему мне кажется, что я тебя откуда-то знаю, и потом разбудить тебя. — И тут же добавляет: — Я вниз, в душ. Ты со мной?

Мгновенно в памяти всплывает все: ночные звуки, запертая дверь в душевой, Филипп и его внезапный нервный срыв из-за вопроса, почему он здесь. Ниша на фото с изображением мамы.

— Погоди-ка, я с тобой.

Я в этот подвал больше одна не пойду ни при каких обстоятельствах.

София, кажется, удивлена, и у меня создается впечатление, что было бы лучше, если бы я спустилась в душевые позже. Но я не оставляю ей шанса. Быстро собираю ванные принадлежности и выхожу вместе с ней на лестницу, а в коридорах уже висит душный сладковатый запах, словно от раздавленных бананов на компостной куче.

София в хорошем настроении и о чем-то беспрерывно щебечет. Иногда она прерывается, чтобы спросить, откуда я, есть ли у меня парень, представляла ли я себе «Transnational Youth Foundation Camp» иначе.

Отвечаю ей односложно, все мои мысли вертятся вокруг последней ночи, занимает вопрос: как мне теперь осуществлять поиск? Есть еще некоторые зацепки, но я все равно не знаю, с чего начать.

Сейчас, по крайней мере, светло, и в солнечных лучах на лестнице роятся мириады пылинок, поэтому вчерашние опасения мне кажутся даже немного глупыми.