Разговор за столом велся на посторонние темы, никому не хотелось говорить о неприятном. Лишь врач пытался припомнить события прошедшей ночи, ведь он, как-никак, был одним из действующих лиц и проявил самообладание и даже мужество. Никто, однако, не поддержал затронутой им темы, и он, не найдя понимания, тоже замолчал.
— Когда бы вы могли приступить к отложенной партии? — спросил Милевского норвежец.
— Если не возражаете, завтра.
— Хорошо, пусть завтра. А в какое время?
— Я думаю, мы можем приступить к игре с самого утра, я надеюсь за ночь полностью оправиться.
После завтрака журналист подошел к Баксу и крепко пожал ему руку.
— Благодарю вас, Божена все мне рассказала.
Разговор с Боженой — она остановила Арта в коридоре — доставил ему большую радость. Во-первых, девушка поинтересовалась, не сердится ли он на нее за то, что она осталась с журналистом в больнице, что привезла Милевскому одежду. Арт совершенно не сердился, но ему приятно было, что Божена сочла себя обязанной объяснить ему свое поведение и узнать его мнение. Во-вторых, и это главное, девушка рассказала, что у нее состоялся серьезный разговор с женихом, что она сообщила ему свое решение, что он вынужден был принять его и покорно согласился ждать, пока она закончит учебу.
Уединившись в своей комнате, Бакс принялся рассматривать фотографии. Начал он с довоенной. Мужчина в окружении детей и молодая девушка, стоящая в стороне. Девушка — Мария Решель. А почтенного вида мужчина с усами, сидящий в кресле, — наверняка папаша Миллер. У него куча детишек — четыре мальчика и девочка… четыре сына и одна дочь… Наталья Рожновская!
Второй снимок не вызвал такого интереса, но зато доставил большое удовольствие, поскольку на нем была Божена. А теперь метрическое свидетельство о крещении Марии Решель. Пожелтевшая от времени бумага, выцветшие буквы. Метрика наклеена на картон, по краю для прочности заклеена пергаментной бумагой. Осторожно перочинным ножом детектив разрезал пергамент по краю и всунул пальцы внутрь, между картоном и метрикой. Так и есть! Он даже не испытал особого волнения, так как был уверен, что все равно найдет этот документ.
Тонкий лист бумаги был густо заполнен машинописными строчками. Немецкий язык, готический шрифт. Внизу круглая печать и подпись жирной тушью. Ключ от тайны и одновременно замок к ней. Маленький лист бумаги… Завещание старика Миллера.