Дом тишины

Она еще некоторое время плакала и дрожала. А потом, сжав кулачок, начала бить по асфальту, но уже не плакала, а как бы гневно и с отвращением ругала кого-то или покаянно жаловалась кому-то. Я взял ее за руку.

Тогда Нильгюн словно заметила и осознала то, чего раньше не замечала: она увидела людей, сбежавшихся к нам со всех сторон, тех, кто что-то кричал, тех, кто трусливо и с любопытством выглядывал из-за плеч других, чтобы получше разглядеть все и что-нибудь сказать. Внезапно ей, кажется, стало стыдно. Она потянулась ко мне, чтобы встать. Я увидел ее окровавленное лицо. О господи! Какая-то женщина вскрикнула.

– Обопрись на меня, милая, обопрись.

Она встала, опираясь на мою руку. Я дал ей свой платок.

– Пойдем отсюда, Реджеп. Пойдем домой.

– Как ты себя чувствуешь?

– Такси приехало, – произнес кто-то. – Садитесь.

Все расступились, мы садились в такси, кто-то протянул мне мои авоськи и сумку Нильгюн, а какой-то мальчик протянул пластинку и сказал:

– Это тетина.

– В больницу? – спросил водитель. – В Стамбул?

– Я хочу домой! – попросила Нильгюн.

– Давай хотя бы заедем в аптеку! – сказал я.

Она ничего не ответила. По дороге в аптеку она молчала, дрожала, безразлично глядя на платок, которым я промокал ей глаза, чтобы видеть, насколько она пришла в себя.

– Держи голову ровно! – сказал я, потянув ее за волосы.

В аптеке самого Кемаля-бея опять не было, а была его красивая жена, она слушала радио.

Увидев Нильгюн, женщина охнула. Потом забегала по магазину, засуетилась, стала задавать какие-то вопросы, а Нильгюн сидела и молчала. Наконец она тоже замолчала и начала промывать раны на лице Нильгюн ватой с лекарством. Я отвернулся, не стал смотреть.

– Кемаля-бея нет?

– Аптекарь здесь я! – ответила его жена. – Зачем тебе Кемаль-бей? Он наверху! Красавица моя, за что же тебя так избили?

В это время дверь открылась и вошел Кемаль-бей. Увидев Нильгюн, он на мгновение замер, а потом в его взгляде появилась такая ярость, как будто он всегда ждал, что это случится.

– Что с ней? – спросил он.

– Меня ударили, – сказала Нильгюн. – Избили.

– Господи! – воскликнула аптекарша. – До чего мы докатились, до чего докатились!

– Кто – мы? – поинтересовался Кемаль-бей.

– Тот, кто сделал это… – начала его жена.

– Фашист, – пробормотала Нильгюн.

– А ты помолчи сейчас, помолчи, – сказала женщина.

Но Кемаль-бей услышал слово «фашист» и вздрогнул. Он словно услышал или вспомнил что-то ужасное. Потом внезапно потянулся убавить радио и закричал на жену:

– Зачем ты его всегда так громко включаешь?

Радио замолчало, и аптека внезапно показалась пустой, и теперь боль, стыд и чувство вины стали особенно ощутимыми. Мне не хотелось об этом думать.

– Не выключайте радио, – попросила Нильгюн. – Можно включить?

Кемаль-бей снова включил радио. Я по-прежнему старался не думать ни о чем. Все молчали. Закончив свою работу, аптекарша сказала:

– А сейчас прямо в больницу! Упаси бог, может быть кровоизлияние в мозг. По голове он ее сильно бил, чтобы в голове ничего не…

– Старший брат дома, Реджеп? – спросила Нильгюн.

– Нет, – ответил я. – Увез машину в ремонт.

– Немедленно садитесь в такси и езжайте в больницу, – велела женщина. – У тебя есть деньги, Реджеп-бей?

– Я дам, – сказал Кемаль-бей.

– Нет, – ответила Нильгюн. – Сейчас я хочу домой. – Вставая, она застонала.

– Постой, – сказала аптекарша. – Я сделаю тебе обезболивающий укол.

Нильгюн ничего не ответила, и та увела ее в другую комнату. Мы с Кемалем-беем молчали. Он смотрел из витрины на улицу, на картину, которую наблюдал каждую ночь до утра: витрина кафе напротив, реклама кока-колы, фонарь и бутерброды с мясом. Чтобы не молчать, я произнес:

– Я приходил в понедельник вечером, купил аспирин. Сказали, ты спал. И еще – что тем утром ты ездил на рыбалку.

– Это всегда так, – ответил он. – Чем бы ни занимался человек, она к нему всегда прицепится.

– Что?

– Политика.

– Я не знаю, – пробормотал я.

Потом мы еще некоторое время смотрели на улицу. На воскресную толпу, тянувшуюся на пляж. Потом женщины вернулись. Я посмотрел на Нильгюн и увидел ее лицо: один глаз наполовину заплыл, а обе щеки полностью посинели. Жена Кемаля-бея сказала, что нам обязательно нужно ехать в больницу. Нильгюн не хотела, но та настаивала и потом попросила мужа:

– Вызови такси.

Тогда Нильгюн встала и взяла свою сумку:

– Нет. Мы пойдем пешком, мне станет лучше. До дома-то всего ничего.

Муж с женой продолжали говорить, что надо ехать в больницу, а я схватил свои авоськи, пакеты и взял Нильгюн под руку. Она по привычке легонько оперлась на меня. Мы открыли дверь, зазвонил колокольчик, и вдруг Кемаль-бей спросил:

– Ты коммунистка?

Нильгюн кивнула избитой головой: «Да». Он хотел промолчать, но не сдержался и с тревогой спросил:

– А откуда они узнали?

– По газете, которую я покупала в бакалее!

– А! – облегченно вздохнул Кемаль-бей, но видно было, что ему стыдно, а потом он смутился еще больше, потому что его красивая жена сказала:

– Вот видишь! Разве я тебе не говорила, Кемаль?..

– Молчи! – внезапно закричал на нее Кемаль-бей. Казалось, ему надоело смущаться и сдерживаться.