Дом Цепей

— Да за кого вы меня принимаете?

— Я сейчас уже и сам не знаю, кем мне вас считать, — вздохнул Гамет.

Блистиг схватился за меч. Тин Баральта поспешно встал между ним и Гаметом. Семиградец был на целую голову выше обоих малазанцев и вдобавок шире в плечах. Упершись рукой в грудь каждому из них, Баральта оттолкнул спорщиков в разные стороны.

— Мы пришли сюда побеседовать, а не затем, чтобы убивать друг друга, — сердито прогремел он. — Между прочим, Гамет не одинок в своем подозрении. Я, признаться, подумал то же самое.

— Вы забыли про Кенеба. Даже если бы я и велел ему устроить этот балаган, он бы не выполнил приказ.

«Что ж, достойный ответ».

В голове Гамета роились мысли. Он отошел к стене, еще раз бросил взгляд на Блистига и Баральту, затем укоризненно покачал головой.

— Она попросила всего два дня отсрочки.

— Попросила? — встрепенулся Блистиг. — Я услышал не просьбу, а приказ.

— Значит, вы невнимательно слушали, Блистиг. Адъюнктесса молода и неопытна в военных делах, но уж глупой ее никак не назовешь. Она видит то же, что и все мы. И попросила два дня. За это время станет ясно: следует нам выступать в поход или оставаться в Арэне. Доверьтесь ей. Вероятно, у адъюнктессы были основания поступить именно таким образом.

Помолчав, Баральта кивнул:

— Хорошо, пусть будет так.

— Ну, ладно, — нехотя протянул Блистиг.

«Хвала богам, хоть тут долго спорить не пришлось», — облегченно вздохнул Гамет и уже приготовился уйти. Тин Баральта тронул его за плечо.

— Скажите, кулак, а почему вокруг этой… Ян’тарь накручено столько таинственности? И почему адъюнктесса так… осторожничает? Бывает, женщины избирают себе в возлюбленные других женщин. Ну и что тут особенного? Просто они лишают своих ласк мужчин, и в этом, пожалуй, единственная их вина.

— Никакой таинственности, Баральта. Просто адъюнктесса не любит выставлять свою личную жизнь напоказ, только и всего.

— А что представляет собой Ян’тарь? — не унимался бывший командир «красных клинков». — Почему она имеет такое влияние на нашу главнокомандующую?

— На второй ваш вопрос мне ответить нечего, ибо я и сам толком не знаю. А насчет того, кто такая эта Ян’тарь… Насколько я слышал, прежде она была наложницей в Великом храме Королевы Грез в Унте. Видите ли, мы с нею никогда не разговариваем. Я лишь передаю ей слова адъюнктессы. Чаще всего Ян’тарь отвечает мне кивком головы. Во всяком случае, болтливой ее никак не назовешь.

«Красивая и отрешенная, — мысленно добавил Гамет. — Я бы и сам хотел знать, чем эта женщина так воздействует на Тавору».

Подойдя к двери, он оглянулся на бывшего гарнизонного командира.

— Вы дали хороший ответ. Больше я вас не подозреваю, кулак Блистиг.

Тот лишь молча кивнул.

Сложив свои прежние доспехи в сундук, Лостара Йил опустила крышку и заперла его. На душе было пусто. Лостаре нравилось служить в «красных клинках», нравилось, что ее сородичи-пардийцы боялись и ненавидели этих беспощадных воинов. Сама Лостара платила соплеменникам той же монетой. Вернее, она от души ненавидела их, но теперь уже больше не боялась. Не то что прежде…

Когда Лостара родилась, ее отец, мечтавший о сыне, был сильно разочарован. А потому с нею произошло то же, что происходило с любым нежеланным ребенком: в четыре года девочку выгнали из дома на улицы Эрлитана. Так поступали во многих племенах, пока не пришли малазанцы и не установили в Семиградье свои законы.

Очень редко какая-нибудь сердобольная семья брала к себе приглянувшегося малыша. Гораздо чаще беспризорные дети попадали к послушникам многочисленных эрлитанских храмов. О дальнейшей их судьбе не знал никто. Лишь немногие из уличной ребятни считали это удачей, искренне веря, что в храме их будут кормить, одевать, оберегать и учить, а когда они вырастут, тоже сделаются послушниками. В основном так думали дети помладше, тосковавшие по родительскому дому и мечтавшие найти новое пристанище. Лостара и большинство других оборванцев откровенно побаивались послушников. Они слышали страшные истории о том, как по ночам с задних дворов храмов выезжают повозки, держа путь к востоку от города, где берег изобилует озерцами, которым приливы не дают пересыхать. Озерца эти не слишком глубокие, и, когда светит солнце, на дне их отчетливо видны детские кости.

Такое случалось не раз и не два в год. Даже те, кто еще верил в добрые намерения послушников, быстро прощались с иллюзиями, видя, как их пойманные товарищи бьются в сетях и ловчих петлях. Уцелевшие начинали по-иному ценить горький привкус уличной свободы.

На седьмом году жизни в сеть послушника попалась и Лостара… До сих пор невозможно забыть, как ее волокли по людным улицам. Однако отчаянные вопли малышки лишь понапрасну разрывали воздух. Прохожие равнодушно поворачивали головы и тут же забывали о пойманной бездомной девчонке. Зато сама Лостара навсегда запомнила их глаза.