Дом Цепей

Жители погибшего города были низкорослыми и коренастыми. Длинные, никогда не знавшие ножниц светлые волосы обрамляли их круглые лица. Эти люди привыкли жить в холоде, о чем свидетельствовали их теплые, на толстой подкладке одежды. Когда в магическом Пути внезапно образовался разрыв, здешний климат резко изменился. Воздух сделался жарким и влажным; зловоние, утвердившееся в нем, перебивало все прочие запахи.

Однако море появилось в этих местах сравнительно недавно. Его породила река, хлынувшая из дыры в магическом Пути, — широкая и необычайно длинная. Никто не знал, где находится ее исток, ибо река эта текла из другого мира. Ее пресные воды не отличались прозрачностью; наоборот, они несли с собой громадные пласты ила, в которых путешествовали здоровенные каракатицы и невиданные в этих краях пауки размером с тележное колесо. Вся равнина сделалась одной необозримой поймой новой реки. На мелководьях плодились крупные и мелкие крабы. За ними охотились диковинные плотоядные растения, не имевшие корней и способные перемещаться. Так продолжалось довольно долго: дни, недели, месяцы.

Вместе с рекой в здешний мир ворвался и жаркий воздух, немедленно затеявший смертельную битву с умеренным климатом этих мест. Над рекой, успевшей разлиться до размеров моря, беспрестанно проносились бури. Но еще раньше, чем море вознамерилось смыть город, немало его обитателей погибло от морового поветрия. Оставшиеся в живых утонули. Спасшихся, скорее всего, не было; просто кто-то сумел чуть отсрочить собственную гибель…

Минувшей ночью дыра в магическом Пути столь же неожиданно закрылась. Река вернулась обратно в мир, которому принадлежала. А вот море осталось.

То, что предстало глазам Трулля Сенгара, когда его волокли по скользкому илу, вряд ли можно было назвать побережьем, но иного слова он подобрать не смог. Ил доходил до самой стены, такой длинной, что оба ее конца скрывались за горизонтом. В отличие от людей, стена благополучно пережила наводнение, встав на пути яростных волн.

Трупы слева, стена справа — это все, что видел Трулль Сенгар. Он предпочел смотреть на стену. Ее высота в семь или восемь раз превосходила человеческий рост, а ширина составляла около тридцати шагов. Стена выстояла, выдержав натиск моря, которое и сейчас еще дышало магией. Горячий воздух подсушил ил, обнажив кое-где каменные плиты. Какие-то серо-коричневые букашки торопились убраться прочь, освобождая путь для пленителей и их жертвы.

Заметив это, Трулль Сенгар мысленно усмехнулся.

Пленители. Как странно! Он стал узником тех, кого еще совсем недавно называл братьями. Сородичей, соплеменников, чьи лица были знакомы ему с детства. Он привык видеть их рядом: веселые, задумчивые или застывшие в скорби, они неизменно служили отражением его собственных чувств. Ведь что бы ни случалось, Трулль Сенгар всегда был рядом с братьями, деля с ними радость побед и горечь потерь.

Пленители.

Ни улыбок, ни смеха. Угрюмые, холодные лица.

«В кого же мы превратились?» — подумал Трулль Сенгар.

Тюремщики остановились и грубо толкнули пленника вниз, не обращая внимания на его многочисленные, до сих пор еще продолжавшие кровоточить раны. Погибшие жители города зачем-то вбили в стену массивные железные кольца, которые располагались, насколько хватало глаз, по всей ее длине через равные, примерно в пятнадцать шагов, промежутки.

Что ж, скоро у одного такого кольца появится новое предназначение.

Трулль Сенгар был целиком опоясан цепями. Его запястья и лодыжки сковывали кандалы. Талию стягивал железный обруч с шипами, отчего каждое дыхание отзывалось болью. Но пленителям этого показалось мало. К нижней челюсти узника приладили особые тиски, в которые зажали его высунутый язык.

Затем пленители учинили над ним ритуал Изгнания. Острие кинжала прочертило на его лбу круг, а затем провело косую черту, проникнув вглубь едва ли не до самой кости. В раны Трулля Сенгара втерли пепел. Длинную косу волос вырвали с корнем, так что затылок был весь в крови. Затем ему густо намазали голову особой мазью. Через несколько часов все оставшиеся волосы выпадут, обнажив лысый череп.

Изгнание было самым суровым наказанием; обычная казнь в сравнении с ним казалась милосердной. Для соплеменников отверженный просто-напросто переставал существовать. Никто не оплакивал его участь. Все деяния изгоя (включая подвиги) предавались забвению вместе с его именем. Родители отныне считали, что у них никогда не было этого ребенка.

Однако Трулль Сенгар не совершил никакого преступления.

«Вот в кого мы превратились», — снова подумал он.

Над ним склонились знакомые лица. Похоже, только теперь до пленителей начал доходить смысл содеянного ими.

— Сейчас мы будем говорить о нем, — нарушил молчание знакомый голос. — Когда мы уйдем отсюда, он навсегда перестанет быть нашим братом.

— Сейчас мы будем говорить о нем, — подхватили остальные, и кто-то из них добавил: — Он предал тебя.

«Ты полон злорадства, но умело скрываешь свои истинные чувства», — подумалось узнику.

— Говоришь, он меня предал? — спокойно переспросил первый голос.