Пожав плечами, она положила книгу на алтарь и встала. Простая, поношенная, бесцветная телаба свободно висела, скрывая округлости тела.
Он вел ее между рядов белых как кости деревьев. Она молча шла следом.
Тридцать шагов, другая прогалина, окаймленная кругом толстых окаменевших стволов. В тени скелетообразных сучьев, сохранивших даже небольшие веточки, стоял ящик каменщика. Тоблакай отступил в сторону и принялся смотреть на ее лицо. Ша'ик же изучала его незавершенную работу.
Два ствола в круге были изменены резцом и молотком. Двое воинов, смотрящих незрячими глазами — один чуть ниже Тоблакая, но гораздо шире в плечах, второй выше и стройнее.
Он видел, как прервалось ее дыхание, как порозовели щеки. — У тебя талант… грубый, но вдохновляющий, — пробормотала она, не отрывая глаз от статуй. — Намерен окружить всю поляну такими могучими воителями?
— Нет. Другие будут… иными.
Ее голова дернулась на звук. Ша'ик торопливо подступила к Карсе. — Змея!
Он кивнул: — Будут еще. Они ползут со всех сторон. Поляна заполнится гадами, если мы останемся.
— Яркошейки.
— И другие. Но они не кусаются, не плюют ядом. Никогда. Они приползают… смотреть.
Она тревожно поглядела на него, чуть вздрогнула. — Какая сила здесь проявляется? Это не от Вихря…
— Нет. Я не знаю ее имени. Может, сама Святая Пустыня.
Она медленно склонила голову. — Думаю, ты не прав. Думаю, это ТВОЯ сила.
Он пошевелил плечами. — Ну, увидим, когда я закончу всех.
— Сколько будет?
— Кроме Байрота и Делюма Торда? Семеро.
Она нахмурилась: — Для каждого из Святых Защитников?
— Нет. Наверное, я еще не решил. Вот эти двое — мои друзья. Уже мертвые. — Он помедлил. — У меня было лишь два друга.
Казалось, она тоже вздрогнула. — А Леомен? А Матток? А… я?
— Я не планировал изображать твое подобие.
— Не об этом я говорю.
— Знаю. — Он указал на воинов: — Творчество, Избранная.
— Когда я была молода, писала стихи в подражание матери. Ты знал?
Он улыбнулся, ведь слово «молода» прозвучало вполне серьезно. — Нет, не знал.
— Я… я воскресила привычку.
— Пусть она тебе поможет.
Похоже, она уловила в его тоне некую скользкую от крови грань. Лицо Ша'ик напряглось. — Никогда не было такого предназначения. Служить. Или приносить удовольствие. Себе, ведь чужое удовольствие походит на волны, отразившиеся от стенок колодца…
— И разрушившие ровность круга.
— Можно и так сказать. Слишком легко видеть в тебе толстолобого варвара, Тоблакай. Нет, тяга к творению — это что-то иное. У тебя есть ответ?
— Он пожал плечами: — Если ответ существует, его надо искать — а поиск есть суть творчества, Избранная.
Она снова поглядела на статуи. — И чего ты ищешь? С твоими… старыми друзьями?
— Не знаю. Пока.
— Может, однажды они тебе подскажут.
Змеи уже окружили их сотнями, незаметно подобравшись к стопам, обвив лодыжки; они снова и снова поднимали головы, высовывали язычки, смотря на обработанные стволы.
— Благодарю, Тоблакай, — проговорила Ша'ик. — Я устыжена и… вернулась к жизни.
— В твоем городе неуютно, Избранная.
Она кивнула: — Знаю.
— Но сердце твое спокойно?
Горькая улыбка изогнула губы. — Эти гады позволят нам уйти?
— Разумеется. Но не шагай, а шаркай ногами. Медленно. Они откроют тропу.
— Я должна бы встревожиться, — сказала она, отступая.
«Это малейшая из твоих тревог, Избранная». — Я сообщу тебе, когда продвинусь в работе. Если желаешь.
— Спасибо. Сделай так.
Он смотрел, как она выбирается с поляны. Обеты туго обвили душу Тоблакая. Они сжимаются как удавы. Вскоре что-то сломается. Он не знал, что, но Леомен научил его одной вещи. Терпению.
Едва она удалилась, воин подошел к ящику каменщика.
Пыль на руках, призрачная патина, казалась розоватой в свете окружившего мир яростного багрового шторма.
Дневная жара в Рараку была, по сути, иллюзией. С нисхождением темноты мертвые кости пустыни быстро избавлялись от лихорадочного дыхания солнца. Ветер становился ледяным, пески взрывались жужжанием и ползанием живности — словно черви выползали из трупа. Ризаны пускались в дикую, азартную погоню среди туч плащовок, стада песчаных блох кишели в шатрах и развалинах. Вдали выли волки, словно их терзали привидения.
Геборик жил в скромной палатке, поставленной над кругом камней — фундаментом древнего амбара. Его жилище расположилось вдалеке от центра поселения. Вокруг стояли юрты пустынных племен Маттока. Пол застилали ветхие ковры. С одной стороны горка кирпичей поддерживала жаровню, если не прогревавшую комнату, то хотя бы годную для готовки пищи. Рядом была фляга с колодезной водой, улучшенной янтарным вином. Шесть мерцающих лампад заливали помещение желтым светом.