— Ах ты, противная маленькая шалунья! Ну погоди, сейчас тебе достанется, будешь знать, как смеяться над старой тетей Бекки, — вскричала мисс Ребекка, замахнулась веером и сделала несколько крохотных шажков в направлении Лилиас; она весело улыбалась, потому что знала — по поводу талии Лили права, и любила, когда эта проказница над ней подшучивала. На мисс Ребекке были ее бриллианты, и последний взгляд в зеркало придал ей уверенности в себе. Они с Лили вечно затевали игру — в обществе Лилиас Уолсингем любой становился жизнерадостным ребенком.
Гостьи пробыли в Вязах добрых четверть часа, и наконец подошедший к окну лакей кашлем напомнил тете Ребекке, что время идет, а Лили настаивала на том, чтобы до их отъезда сыграть менуэт и деревенский танец и позвать старую Салли — пусть посмотрит, как тетя Ребекка с Гертрудой проделают несколько па; поэтому между Лилиас и тетей Бекки вновь вспыхнула небольшая битва, как обычно бывало при их встречах и расставаниях. И почему же каждый раз, когда маленькая озорница затевала шутливую потасовку, тетя Бекки несколько мгновений не сводила с нее бесконечно нежного, ласкового взгляда, слабела и становилась как маленькая девочка? Думаю, к любому сердцу имеется дорожка, и люди, обладающие даром интуиции, безошибочно такие дорожки отыскивают.
Шелестя юбками, великолепные дамы удалились, оставив Лили во власти возбуждения; с горящими щеками, опираясь пальцами на раму, она следила из окна за их отъездом, а затем вернулась на место; губы ее слегка улыбались, а в глазах стояли слезы. Разрумянившаяся, она села за клавикорды и сыграла деревенский танец, потом старинную ирландскую мелодию, веселую и живую. И в дверь с задумчивой улыбкой на добром лице заглянула старая Салли, которую привлекли непривычные звуки.
— Входи, моя разумница Салли, моя душечка! Мне пришла в голову одна затея; ты должна будешь меня одеть, потому что я собираюсь на бал.
— Бог с вами, мисс Лили, дорогая, — с улыбкой качая головой, отозвалась старая Салли. — Что скажут доктора?
— Пусть говорят что хотят.
И маленькая Лили, с ярким румянцем на щеках, сверкая глазами, поднялась с места.
— Ангельчик! — воскликнула старая женщина; взгляд на это милое и любимое юное лицо заставил ее, как иногда говорят, «преисполниться». — Да с вами рядом никто и стоять не достоин; второй такой, как наша мисс Лили, не сыскать.
Некоторое время она молча улыбалась, а потом сказала:
— Но, дорогая моя мисс Лили, вы ведь уже больше месяца не выходили из дому.
— И этого тебе недостаточно? Как тебе не стыдно запирать меня так долго, злющая старушонка? Ну, ну, Салли, голубушка, я решилась, и я поеду на бал, но только ты не бойся. Голову я прикрою, а там попрошу доложить тете Бекки и загляну всего на десять минут, не раздеваясь. И туда и обратно я доберусь в портшезе — ну какая в том беда?
Что это было — задор? Возможно, она хотела показать всем, что не боится кое-кого встретить. А может, ей — и в самом деле больной — вздумалось просто послушать пиликанье скрипки и веселые шутки и убедить знакомых, что она не пала духом? Или, под действием загадочного притяжения, она хотела еще раз взглянуть на него — издалека и мельком, не откидывая капюшона, — а потом предаться бесконечным размышлениям и долго-долго вить тонкую паутину надежды, вызывая из памяти навсегда запечатлевшиеся в ней легкомысленный румянец, или странную печальную улыбку, или загадочно-взволнованный взор? Она отвергла его на словах, но не отвергла сердцем. Бедная маленькая Лили! Она мечтала, что в один прекрасный день он исправится. Она все еще видела в нем героя и надеялась, очень надеялась, что он будет ей верен. И этой безумнейшей из безумных надеждой, непонятной для нее самой, жила ее любовь — ожиданием, что повеса вернется на стезю добродетели.
— Но, дорогая мисс Лили, вы ведь знаете, у бедного хозяина разорвется сердце, когда он услышит, что вы такое учудили: выйти из дому без позволения доктора, поздно вечером, чтобы после жаркой комнаты вас на обратном пути просквозило на холоде.
Маленькая Лили остановилась:
— Всего один шажок, Салли. По-твоему, отец в самом деле рассердится?
— Рассердится, дорогая? Нет, но у него разорвется сердце. Как же, ему никогда не приходилось беспокоиться, где вы и что вы, а тут… О! Да вы просто шутите, мисс Лилиас, не иначе.
— Нет, Салли, голубушка, я не шутила, — грустно ответила Лили, — но, наверное, то, что я задумала, — глупость и лучше мне остаться дома.
Она заиграла марш и под его трогательно-мечтательные звуки спросила:
— Узнаешь, Салли?
На добродушном лице Салли отразилось раздумье, и она сказала:
— Еще бы, мисс Лили; эту самую музыку — так ведь? — играет артиллерия, когда марширует в поле?