Дом у озера

Подошел поезд, вокзал окутало дымом, а когда он рассеялся, солдаты уже вылезали на платформу. Элеонор заметила мужа и на какую-то долю секунды, пока их глаза не встретились, остро почувствовала бремя лет. Тревоги закружились, как мотыльки у огня. Будет ли все по-прежнему? Или слишком много чего произошло за это время?

– Мама, ты зажала мне руку, – сказала Элис.

Ей еще не было и двух лет, но она уже отличалась исключительной прямолинейностью.

– Прости, детка.

В этот миг Энтони посмотрел ей в глаза, и в его взгляде промелькнула тень Говарда и всех других погибших, а потом тень исчезла, он улыбнулся и стал прежним – ее Энтони, который наконец вернулся домой.

* * *

Раздался свисток. Поезд отправлялся точно по расписанию. Элеонор глядела в окно на пути, черные от сажи и копоти. Как было чудесно, что Энтони вернулся домой! Девочки его обожали. Лоэннет стал ярче, все вокруг осветилось, словно кто-то подкрутил фокус камеры. Прошло больше четырех лет, но война закончилась, и пора наверстывать упущенное. Ничего страшного, что у Энтони порой дрожат руки, что иногда он замолкает на полуслове и собирается с мыслями, прежде чем продолжить, что просыпается от кошмаров и наотрез отказывается говорить о Говарде. Вполне объяснимо, думала Элеонор, скоро все образуется.

Как бы не так.

В первый раз это случилось, когда они были в саду. Девочки гонялись за утками, а потом няня повела детей ужинать. Стоял великолепный вечер, солнце, похоже, передумало садиться, не желая заканчивать столь прекрасный день, и висело над горизонтом, разбрасывая по небу розовые и лиловые ленты, воздух пах жасмином. Они вынесли из дома белые плетеные стулья, и Энтони, который весь день развлекал дочерей, открыл, наконец, газету и задремал.

Элеонор играла с Эдвиной, недавно приобретенным щенком, – кидала мячик, который нашли для щенка девочки, и ласково улыбалась, глядя, как Эдвина мчится вдогонку, спотыкаясь о собственные уши. Элеонор дразнила собачку, поднимала мячик, чтобы увидеть, как та встает на задние лапы, размахивает передними и пытается схватить игрушку, щелкая зубами. А зубки у нее были острые: у Элеонор почти не осталось целых чулок, Эдвина ухитрилась их продырявить. Милая маленькая вредительница безошибочно угадывала, какие вещи ей нельзя трогать, и безжалостно с ними расправлялась. Впрочем, на нее было невозможно сердиться. Элеонор таяла, стоило Эдвине, чуть склонив голову набок, поднять большие карие глаза. В детстве Элеонор очень хотела щенка; увы, мать называла собак «грязными животными», и мечта осталась мечтой.

Элеонор потянула мяч к себе, и Эдвина, которая обожала шуточную борьбу, еще крепче сжала челюсти. Все было замечательно. Элеонор смеялась, Эдвина восторженно рычала с мячом в зубах, а потом вступила в азартную перепалку с уткой. Солнце сияло в небесах оранжевым шаром, как вдруг Энтони с громким криком бросился на них, схватил песика за шею и прижал к земле.

– Тише! – прошипел он. – Замолчи!

Эдвина визжала и скулила, утка улетела, а ошеломленная Элеонор вскочила на ноги.

– Энтони, перестань!

Она не понимала, что происходит, и страшно испугалась.

– Энтони, пожалуйста…

Муж словно не слышал. Только когда Элеонор подбежала к нему, упала на колени и обхватила его за плечи, он посмотрел в ее сторону. Затем высвободился из объятий Элеонор, и на какую-то долю секунды ей показалось, что сейчас он ее ударит. В широко распахнутых глазах мужа Элеонор снова увидела тень, ту, что заметила в его взгляде, когда вместе с дочерями встречала его на вокзале.

– Энтони, пожалуйста, отпусти ее.

Он тяжело дышал, его грудь поднималась и опускалась… Злость на лице сменилась страхом, потом смущением. Энтони ослабил хватку, щенок вывернулся, жалобно взвизгнул и спрятался зализывать раны под стул Элеоноры.

Никто из них не шелохнулся. Позже Элеонор казалось, что они оба застыли, объединенные одним чувством, негласным соглашением: если не шевелиться, трещина не пойдет дальше. Внезапно Элеонор поняла, что Энтони дрожит, инстинктивно обняла его и крепко прижала к себе. Его знобило.

– Ну все, все, – повторяла она, как говорила бы, если бы одна из девочек разбила коленку или увидела дурной сон.

Позже они сидели при свете луны и молчали, потрясенные случившимся.

– Прости, – произнес Энтони. – Мне показалось… Клянусь, я подумал…

Он так и не сказал, что ему привиделось. В дальнейшем Элеонор читала доклады, разговаривала с врачами и поняла, что к нему, должно быть, вернулось травматическое воспоминание, связанное с войной, но он никогда не говорил о тенях, которые двигались во мраке.

Порой призраки возвращались. Бывало, Элеонор обращалась к нему и замечала, что он, стиснув зубы, слепо смотрит вдаль сперва с решимостью, а потом со страхом. Со временем она поняла, что это как-то связано со смертью Говарда, однако Энтони молчал, и Элеонор так ничего и не узнала.