Дом у озера

Сэди ответила таким же слегка благоговейным тоном. Что-то в этом давно заброшенном доме взывало к некоторой театральности.

– Элис считает, что мы найдем доказательства в кабинете Энтони или в письменном бюро Элеонор.

– А что именно мы ищем?

– Все о состоянии Энтони в тысяча девятьсот тридцать третьем году, за несколько недель до Иванова дня. Письма, дневники… В идеале, конечно, – подписанное им признание.

Клайв улыбнулся, а Сэди продолжила:

– Мы больше успеем, если разделимся. Может, осмотрите кабинет, а я пока займусь бюро? Через пару часов встретимся и сравним записи.

Сэди остро чувствовала молчание Клайва, пока они бок о бок поднимались по лестнице, видела, как он осматривается, слышала его глубокий вздох, когда они остановились на площадке второго этажа. Можно только представить, каково старику вернуться в дом через несколько десятков лет. Семьдесят лет дело Эдевейнов не давало ему покоя, семьдесят лет он надеялся его раскрыть. Сэди вдруг стало интересно, вспоминал ли Клайв ночью подробности начального расследования, встали ли на свои места кусочки головоломки, которые раньше, казалось, никуда не подходили?

– Я больше ни о чем не мог думать, – признался Клайв, когда Сэди его спросила. – Я как раз собирался лечь спать, когда вы позвонили, и после этого не сомкнул глаз. Буквально видел, как Энтони Эдевейн не отходил от своей жены, когда их опрашивали. Тогда я решил, что он ее поддерживает, чтобы она не сломалась после пропажи ребенка; теперь мне кажется, что их сплоченность была какой-то неестественной. Как будто он следил, чтобы она не проговорилась.

Сэди хотела ответить, но в кармане джинсов зазвенел телефон. Клайв махнул рукой, показывая, что идет наверх в кабинет Энтони, и Сэди кивнула, вытаскивая мобильник. Сердце ухнуло, когда на экране высветился номер Нэнси Бейли. Сэди считала себя экспертом по расставаниям и думала, что вежливого «до свидания и всего наилучшего» вполне достаточно: сдержанный, даже мягкий способ отделаться от человека. Увы, здесь, похоже, нужен более откровенный подход. Только не сейчас. Сэди выключила звонок и сунула телефон в карман, решив разобраться с Нэнси Бейли в другой раз.

Комната Элеонор находилась через две двери дальше по коридору, но Сэди застыла, не сводя глаз с потертой, кое-где покрытой пятнами плесени ковровой дорожки, которая застилала следующий пролет лестницы. Нужно было кое-что сделать, а потом уже идти в комнату Элеонор. Сэди поднялась этажом выше и прошла до конца коридора. На стенах висели многочисленные портреты нескольких поколений рода Дешиль, а за каждой приоткрытой дверью скрывались обставленные комнаты, где сохранилось все до мелочей: лампы на прикроватных столиках, книги, гребни и зеркальца. Жутковатое зрелище; казалось, здесь надо двигаться бесшумно, чтобы не нарушить царящую в доме тишину. Рассудок воспротивился совершенно иррациональному чувству, и Сэди кашлянула.

Дверь в детскую была закрыта. Дойдя до нее, Сэди остановилась. Последние две недели этот миг не раз возникал в ее воображении, однако сейчас, на пороге детской Тео, все ощущалось намного реальнее, чем она себе представляла. Хотя Сэди обычно не придерживалась ритуалов и суеверий, она нарисовала в мыслях образ Тео Эдевейна, большеглазого, круглощекого малыша с газетных фотографий, и напомнила себе, что его комната священна.

Сэди тихо открыла дверь и шагнула внутрь. В комнате стояла духота, когда-то белые, а теперь посеревшие занавески побила моль, и солнечный свет беспрепятственно проникал в детскую. Старинная чугунная кроватка напоминала, каким маленьким и беззащитным был Тео Эдевейн в тысяча девятьсот тридцать третьем году. Кроватка стояла на круглом коврике, а за ней, у самого окна, виднелось кресло, обтянутое ситцем, в свое время ярким и веселым, но теперь вылинявшим до невыразительного бежевого цвета. И неудивительно – за несколько десятилетий пыль, насекомые и солнечные лучи сделали свое дело. Полка со старыми деревянными игрушками, лошадка-качалка под окном, древняя детская ванночка в углу – все это было знакомо по фотографиям из газет, и Сэди испытала слегка неприятное чувство, что смутно узнает комнату, как будто видела ее во сне или помнит с детства.

Она подошла к кроватке. Матрас по-прежнему застелен простыней, вязаное одеяльце разглажено и с одной стороны подоткнуто. Все пыльное и печальное. Сэди провела рукой по металлическим перильцам, раздалось слабое позвякивание. Одна из четырех медных шишечек на столбиках кроватки держалась неплотно. Именно в эту кроватку положили Тео Эдевейна в праздничную ночь. Няня Бруен спала на узкой кровати у дальней стены под скошенной крышей, а снаружи, на лужайке у озера, сотни людей встречали Иванов день.