Дом у озера Мистик

Ее голос был чуть громче шепота, Нику казалось, что он чувствует влажное тепло ее дыхания на своем лице. Он медленно перевел взгляд на Энни. Она стояла так близко, что он видел на ее лбу россыпь веснушек вдоль линии волос и крошечный белый шрам поперек брови.

— Я два раза в день ходил в Общество анонимных алкоголиков, — быстро проговорил он, даже не поздоровавшись. — С того дня, когда ты высадила меня возле мотеля, я не брал в рот спиртного.

— О, Ник, это же чудесно! Я…

Энни внезапно умолкла, оказавшись в опасной близости от него. На веранде горела лампа, и в ее бледном свете Ник увидел, что на щеках Энни выступил горячий румянец. Они отвела взгляд, смущенно кашлянула и отступила назад.

— Иззи в общей комнате. Мы с ней рисуем. Входи.

— Рисуете, это интересно. Я бы не хотел…

— Ник, ты должен это сделать.

Энни решительно взяла его за руку и потянула за собой в дом, она держала его руку крепко, и это подействовало на него успокаивающе. Дверь за ним захлопнулась.

В доме пахло чистотой, играло радио, но Ник не успел заметить все перемены, которые принесла с собой Энни. Она потянула Ника за руку по коридору.

То, что Энни назвала общей комнатой, Ник когда-то мысленно называл дерьмовой комнатой.

Много лет назад, наверное в пятидесятых годах, в ней сделали ремонт при скудных средствах. Бревенчатые стены закрыли панелями из ДСП, дощатый пол покрыли ковром горчичного цвета. Единственной приятной вещью в комнате был большой старый камин из кирпича, в котором Энни развела огонь.

Французские окна, выходящие на заднюю веранду, были приоткрыты. Прохладный вечерний ветерок шевелил белые тюлевые занавески, в воздухе висела серебристая вуаль дождя.

Складной столик был заставлен разноцветными баночками с краской и завален кисточками. Газета, которую постелили на ковер, пестрела упавшими каплями ярких красок. Иззи стояла спиной, ее левая рука в черной перчатке безжизненно висела. Перед ней стоял большой мольберт, к которому был приколот лист белой бумаги. Нику были видны только цветные пятна на бумаге, но весь рисунок загораживала Иззи.

Ник вдруг осознал, что Энни ушла, она больше не держала его за руку, и собственная рука показалась ему пустой и холодной. Он оглянулся и увидел Энни в коридоре. Она подняла вверх большой палец и удалилась.

Ник вздохнул и сделал осторожный шаг вперед. Он ожидал, что Иззи резко повернется и посмотрит на него, но ковер скрадывал звук шагов, и девочка продолжала рисовать.

— Иззи, — тихо позвал он, словно тихий голос мог как-то смягчить неожиданность его появления.

Иззи выронила баночку с голубой краской. Краска растеклась по газете. Иззи медленно повернулась с кисточкой в руке.

Она была похожа на ангелочка. Желтый комбинезон на ней был испачкан красками, но на лице и на волосах пятен краски не было. Ее темные волосы были заплетены в две аккуратные косички, в них были вплетены желтые ленты. Она была прежней Иззи. Именно эта мысль, больше, чем что-либо другое, полностью вернула Ника в настоящее. У него ослабели колени, страх залег внутри холодным камнем, но он двинулся к своей маленькой девочке, которая молча стояла рядом с мольбертом, глядя на него своими огромными глазами.

Ник опустился на колени рядом с Иззи. Хлюпнула лужица голубой краски. Иззи смотрела на отца не мигая, сжав губы. Будь это несколько лет назад, она бы бросилась к нему в объятия и осыпала его поцелуями. Иззи обожала отца, она была ласкова с ним, даже когда у него было похмелье, даже после его ссор с Кэти. Она никогда не смотрела на него с таким выражением, как сейчас, — как осторожный, встревоженный зверек, готовый при первом намеке на опасность броситься наутек.

Чувствуя внезапное стеснение в груди, Ник вдруг осознал, как сильно ему не хватало ее поцелуев, сладкого запаха ее волос, нежной мягкости ее руки, когда она вкладывает ее в его руку.

— Привет, Солнышко, — сказал он, стараясь не смотреть на черную перчатку, — свидетельство его неудач и ее страданий.

Это было ее детское ласковое прозвище, Ник назвал ее так в тот день, когда она впервые улыбнулась. Он тогда сказал, что ее улыбка — как солнышко после дождя. Он очень давно не называл ее Солнышком, ни разу после смерти Кэти, а может быть, и до этого.

Иззи вспомнила. Одна половина ее рта изогнулась в мимолетной улыбке. Ник мог бы сейчас сказать ей так много, мог дать обещания, но в конечном счете он знал, что это были бы просто слова.

«По одному дню за раз», — часто эту фразу повторяли там, откуда он вернулся.

Он терял свою дочь каждый день, понемногу за один раз, и теперь у него был единственный способ ее вернуть. Он не мог просить ее о доверии, хотя, скорее всего, она готова была ему поверить, он должен его заслужить.

И Ник не стал давать никаких обещаний. Он спросил:

— Что рисуешь?

Иззи кивнула в сторону рисунка и отступила в сторону.