— Нет, — отвечает Марго, немного помолчав. — Знаешь, что я почувствовала, когда увидела тебя вчера в дверях?
Йонас слегка поворачивает голову и смотрит на нее внимательно.
— Не знаю. Что?
— Я почувствовала облегчение. Жизнь так запутанна, — говорит она после долгой паузы. — У Люси рак.
— Я знаю. Ты мне сказала вчера об этом.
— Неужели? — Марго прижимает руку к виску и вдруг понимает, что не помнит, как вышла из паба и как легла в постель. Вздохнув, она говорит: — Это несправедливо.
— Это несправедливо, — соглашается Йонас. — Но жизнь вообще несправедлива.
Марго вспоминает фотографию красивой светловолосой женщины на берегу альпийского озера, которая висит на холодильнике Йонаса. Она сжимает его руку.
— Мне так жаль.
— А мне жаль тебя. И Люси. И всю твою семью.
Марго вздыхает и перекатывается на бок, свернувшись в клубок. Она не говорит: не может признаться Йонасу — вообще никому — в том, насколько все неправильно. Как она виновата. Как несправедливо, что Люси, всегда радостная, оптимистичная Люси, вдруг больна. Это случилось не с той сестрой! Потому что если кто-то в их семье и заслужил такой приговор, то это она. Ведь она так давно живет со своим стыдом и со своей пустотой. Это определенно должна быть она, а не Люси.
— Поговори со мной. — Йонас чувствует ее смятение.
— Я не знаю, почему ты здесь. Я не знаю, как жить нормальной, хорошей жизнью. Мне нечего тебе дать. Я совершенно опустошена.
Йонас долго молчит.
— Ты говоришь, что ты пуста, Марго, но это же чушь собачья. Я вижу, сколько в тебе чувств. Они внутри тебя. Ты их держишь так крепко, ты точно сверхпрочный орех. На самом деле ты можешь не любить меня, мне может быть трудно принять это, но не думай, что ты вообще не можешь любить. Ты можешь. Ты любишь. И я вижу это. Как ты помчалась сюда к Люси, хотя это место вызывает у тебя кошмары. Ты совсем не пустая. Ты просто боишься. Позвольте себе наконец чувствовать. Позвольте себе чувствовать все. Что в этом плохого?
— Я боюсь. Я сломаюсь.
— Но если сломаешься, возможно, тогда ты начнешь исцеляться?
— А что, если не начну? Если не получится?
— Тогда я буду здесь, рядом с тобой, чтобы собирать твои осколки.
27
Кит долго стоит у дома Сибеллы, не решаясь постучать в дверь. Она не знает, зачем пришла. Просто проснувшись, вдруг почувствовала отчаянную потребность поскорее сбежать из Уиндфолза. Ей была невыносима мысль о том, какой день сегодня предстоит: вынужденное веселье, смех, тосты за будущее, которое теперь кажется таким мрачным и таким неопределенным. Пустой шатер, натянутый между деревьев в саду, — символ бессмысленности происходящего. Сегодня он здесь, а завтра его уже не будет. Она не могла смотреть на него еще и по тому, что теперь знала причину, по которой Люси ринулась к алтарю.
Какое-то время она гуляла вдоль реки под склонившимися деревьями, наблюдая, как меняются их отражения в бегущей воде. В обычный день она была бы рада такой мягкой и сухой погоде. Тому, что вот-вот они будут надевать свадебные наряды, открывать шампанское. Но этот день совсем не обычный. Она даже не верила в то, что он пройдет так.
Ее дочь больна раком. Неизлечимо. Это слово, казалось, вырвало из ее рук будущее, которое она считала уже состоявшимся.
Она идет бесцельно и в какой-то момент вдруг обнаруживает, что шагает по ступенькам каменного моста, а затем по тропинке, ведущей к дому Сибеллы.
Сибелла открывает дверь и кивает в знак приветствия.
— Входи, — говорит она и делает шаг назад, чтобы пропустить Кит на кухню.
Кит заходит и в замешательстве оглядывает это захламленное, уютное помещение. Дом, в котором живет Тед, находится всего в миле от Уиндфолза, через реку. Но она никогда не бывала в нем.
— Тед ушел в деревенскую ратушу за столами.
Кит кивает. Она не знает, что делает здесь. Она пришла явно не для того, чтобы увидеть Теда, но и вряд ли для встречи с Сибеллой. Ей нужно возвращаться домой, помогать готовиться к празднику. Она совсем потерялась.
— Я собиралась варить кофе, — говорит Сибелла. — Выпьешь чашечку?
Кит кивает, чувствуя на себе внимательный взгляд Сибеллы.
— Да, спасибо.
— Садись.
Кит снова кивает и опускается на скрипучий плетеный стул. И вдруг как будто что-то внутри нее ломается. Не успев ничего сообразить, она начинает плакать. Слезы рекой льются по ее щекам. Она закрывает лицо руками. Сибелла, бросив чайник, садится рядом, протягивает ей салфетку, кладет теплую ладонь на холодную руку Кит и тихо ждет, когда поток слез иссякнет. Только после этого она встает, роется на полке в поисках банки с кофе и кофейника, затем приносит его уже дымящийся, ставит на стол и снова садится рядом.
— У тебя пока первый шок, — говорит она.
Кит вздыхает.
— Знаю, что Люси хочет, чтобы мы сегодня веселились. Но, думаю, я просто не смогу. Не смогу притворяться, что мне весело. — Она натягивает рукав пониже. — Почему Люси? Почему именно сейчас? Она же еще так молода. У нее столько всего впереди.
Сибелла кивает.
— Я так зла на это.
— Да.
— Как мне оставаться сильной ради нее? Как вообще выносить все это?
— Это нелегко.
Кит шмыгает носом.