Дом у скалы. Ангел, который меня оберегает

— Ну, я, скорее, любитель, — скромно сказала она. Особо глубоких познаний у меня нет. Я, скорее декоратор. А Петер, он знал все тонкости, историю искусства, все направления, всех мастеров, манеру написания… В общем, увлекался этим весьма серьезно. Мне даже неловко иногда было, чувствовала себя невеждой…

— Когда вы виделись в последний раз?

— Несколько дней назад, — брови ее приподнялись, и она взмахнула рукой. — Он занес мне книгу по искусству. Старое издание, он, вроде, такие собирал. Сказал, что я обязательно должна ее посмотреть. Что в ней великолепные репродукции. Я хотела сразу посмотреть и вернуть, но он заявил, что такие книги нужно изучать с чувством, в спокойной обстановке, а не на бегу. Всматриваясь в детали. Я не хотела ее оставлять. Книга, хоть и не очень ценная, но все же, редкая. Я боялась, вдруг помну или еще, что-то. Ну, Вы понимаете, чужая вещь. Петер он такой, педант. Потом было бы очень неудобно. Да, и она была мне не особо интересна. Не мой стиль. В общем, я не хотела ее брать, но он так настаивал, так расхваливал и восхищался, да еще и сам ее завез… Ну, чтобы не обижать человека пришлось оставить ее у себя. Потом пролистала ее и положила аккуратненько в кабинете, что бы через несколько дней вернуть. Мол, отличная книга, посмотрела, полюбовалась. Получила истинное наслаждение. — Она улыбнулась.

«И впрямь актриса. Чтобы не обижать человека. Отличная книга! Получила истинное наслаждение!», — стараясь не подавать вида, что раскусил секрет искусной притворщицы, мрачно подумал Прохоров. Прирожденная врунья!

— Это, наверное, вообще не важно, — спохватившись, смущенно сказала Ольга.

— Что Вы, что Вы. В нашем деле все важно, любая мелочь. Продолжайте, мне, чем подробнее, тем лучше. Страсть, как люблю подробности, из-них то все и складывается, — ободрил следователь собеседницу, склонную ко лжи, коварству и бог знает к каким еще порокам и неблаговидным проступкам.

— В общем, пока книга у меня лежала и ждала момента возвращения к хозяину, у меня, вдруг, появился заказчик, который как раз захотел, что-то в том же стиле, что и картины в книге Петера. Представляете? Удивительное совпадение, — улыбнулась Ольга. — Я позвонила ему, как я говорила он педант, и попросила разрешения оставить книгу у себя еще ненадолго. Мол, хочу показать заказчику. Он заверил меня, что очень рад, что книга мне пригодилась. И сказал, чтобы я не торопилась. Пусть пока будет у меня. Но, естественно, тактично напомнил, что бы я бережно с ней обращалась и не потеряла, и попросил не оставлять ее у заказчика, мол чужой человек, — улыбнулась она. — Я дала клятвенное обещание, что буду крайне аккуратна, и естественно никому чужую вещь ни в коем случае не оставлю, и на этом мы распрощались.

— Когда это было? — спросил следователь. В его деле и впрямь никогда не знаешь, что важно, а что нет. Девяносто и даже больше процентов получаемой информации, абсолютно бесполезны, зато оставшиеся пять-десять — бесценные бриллианты, помогающие раскрыть дело. Только никогда нельзя угадать заранее, что именно бриллиант, а, что просто мусор, пустая порода, не представляющая ценности.

— Не могу вспомнить точно, — извиняющимся голосом сказала Ольга. — В среду или в четверг. А книга у меня на работе, в запертом ящике, что бы никуда не делась, — она улыбнулась, — я ее клиенту возила показывать, а завтра собиралась снять копии, вот и оставила. Наверное, нужно ее Вам отдать? Она же убитому принадлежала? Я завтра могу Вам прямо на работу завезти.

Прохоров отмахнулся от такого предложения. Только на работе ему ее не хватало.

— Да, не надо. Оставьте ее пока у себя, Вы же ее для работы используете, ну вот и работайте. Не думаю, что она нам понадобится.

Ему нужно было поговорить о куда более важных вещах, а она, с какой-то ерундой лезет, раздраженно подумал Прохоров. Забыв, что сам, только что, уверил свидетельницу, будто для следствия все имеет значение.

— Знаете, — задумчиво сказала Ольга, — возможно, это мне сейчас кажется, вследствие того, что произошло, но мне тогда, во время разговора с Петером показалось, что он какой-то очень эмоциональный, что ли. Чем-то возбужден, возможно, нервничает. Не знаю, но он разговаривал не как обычно. Он всегда сдержанный, даже немного нудноватый. Неторопливо-тягучая речь, как в анекдотах про прибалтов. Наверное, не очень хорошо так говорить, человек умер… — виновато добавила она.

— Ну, Вы же рассказываете о своих ощущениях. Ничего не наговариваете. Пытаетесь помочь следствию поймать и наказать его убийцу. Ведь так? Чего ж тут переживать? — несколько саркастично заметил Прохоров.

— Да. Конечно. — Ольга пристально посмотрела на него. — Знаете, Иван Степанович, может у меня уже паранойя или мания какая-нибудь, и мне все время, что-то чудится, но мне почему-то кажется, что Вы тоже странно себя сегодня ведете.

Прохоров сделал притворно-изумленное лицо.

— Я?!

— Вы. Кажется, как будто вы злитесь, что ли. У Вас недовольство на лице написано.

Ладно. Хватит в кошки мышки играть и хороводы водить. А то, так в этом «Хороводово» и заночуешь.