Дом убийств

Патрис резко поднялся и оттолкнул кресло.

— Пойдем, выкурим по сигарете у меня в студии. — Он увлек Серафена к деревянной лестнице, натертой воском, и распахнул дверь. Пахнуло скипидаром. — Садись, где хочешь!

Нехитрую обстановку комнаты составляли продавленные диваны да пузатый комод, на котором красовалась мраморная голова с орлиным носом, изящно очерченным подбородком и мечтательным лбом, увенчанным лавровым венком. Глаза были белыми и пустыми, точно у слепца. Серафен невольно провел рукой по мрамору. Вокруг громоздилась в беспорядке масса картин: одни — прислоненные к перегородке, другие — небрежно повешенные на стену. Все полотна изображали красивых мужчин или женщин.

На мольберте тоже находилась картина, но повернутая тыльной стороной. На раме химическим карандашом выведено одно-единственное слово: «Ожидание».

Пока Серафен старательно сворачивал папиросу, Патрис перевернул полотно. Молодая женщина, изображенная вполоборота, лежала в непринужденной позе, с чуть наклоненной головой. Черта делила картину на две части, так что одна половина тела женщины выглядела светлой на темном фоне, а другая — темной на светлом. И лишь где-то на заднем плане виднелся золотисто-розовый отсвет — растушеванный набросок буйного крестьянского гулянья.

— Ты не считаешь греховной, — спросил мягко Патрис, присаживаясь на диван рядом с Серафеном, — всю эту роскошную, бесцельно увядающую плоть?

— Это ваша сестра?

— Если хочешь. Во всяком случае она послужила источником для моего замысла. Знаешь, сначала я хотел изобразить нечто вроде элегии о военных вдовах, которые оплакивают погибших. Но потом все свелось вот к этому.

Тут Патрис заметил, что Серафен его не слушает, а взгляд его устремлен на стену у окна с косо повешенной картиной. Он так и застыл на месте, уронив руки с недоконченной самокруткой, потом встал и остановился, разглядывая рисунок. На подносе цвета старого золота покоилась голова мужчины. Все детали выписаны с беспощадной правдивостью. Лицо вполне заурядное с тяжелым подбородком и взглядом исподлобья, но его грубые черты источали мощную мужскую энергию, что-то от воли ярмарочного трибуна или барышника.

— Мой отец, — пояснил Патрис. — Тебе не кажется, что мы похожи? — И насмешливая гримаса искривила его сформированные хирургом губы.

Между тем созерцание в непосредственной близости одного из троих убийц его матери произвело на Серафена потрясающее впечатление. Он не мог отвести глаз от лица, отмеченного печатью достатка и благополучия, и силился представить его молодым, каким оно было двадцать пять лет назад, в кухне усадьбы Ля Бюрльер.

Через открытую дверь в комнату неслышно вошла Шармен и разглядывала со спины застывшего перед портретом ее отца Серафена. Тут же рядом стояло полотно, запечатлевшее ее тело на фоне золотисто-розового тумана, еще более осязаемое и живое, благодаря игре светотени, рассекавшей его на два длинных треугольника. А этот деревенский увалень не нашел ничего лучше, как разглядывать самодовольную физиономию ее отца, объедавшегося своим богатством с прожорливостью вчерашнего голодавшего!

Шармен подумалось, что она сможет презирать Серафена, как грубое, хоть и красивое животное, пустую оболочку, но в это мгновение он резко обернулся, их взгляды снова скрестились, и, прежде чем он успел отвести свой, она заметила в его глазах тот же странный блеск, с которым он созерцал в столовой пустующее кресло. Впрочем, глуповатая улыбка тут же его приглушила, однако Шармен насторожилась, и необъяснимое тревожное чувство перебило влечение, испытываемое против воли к этому мускулистому красавцу.

Тем временем опустился вечер, и Серафен сообщил, что ему пора возвращаться.

— Я провожу вас до ворот, — вызвалась Шармен.

Патрис сжал вялую руку Серафена.

— Приходи, когда захочешь, — сказал он. — Буду рад тебя видеть. У меня нет друзей, да я и не хочу их иметь… Зачем? Слушать, как приятели сообщают мне о своих свадьбах и говорят: мы бы тебя, конечно, пригласили, но, старина, ты же сам понимаешь… — И он расхохотался своим режущим ухо смехом. — Еще бы не понимать! Моя рожа — в такой счастливый и радостный день! Ну уж нет! К черту друзей! С тобой я, по крайней мере, ничем в этом плане не рискую.

— Да, — сказал Серафен, — со мной вы ничем не рискуете.

Когда они спускались следом за Шармен по лестнице, Патрис опять удержал Серафена.

— Кстати… та девушка, которую я видел как-то в воскресенье в Ля Бюрльер…

— Которая?

— Ну, ты сам знаешь! — Патрис опустил голову, как будто стыдился своих слов. — Та, что поздоровалась со мной… Та, что мне улыбнулась… Она еще похожа на персиянку…

— А, да, — сказал Серафен. — Это Роз Сепюлькр.

— Ты видишься с ней?

— Так, встречаю иногда, — ответил осторожно Серафен, помня о том, что Роз дочь второго убийцы.

— Если ты ее как-нибудь увидишь, скажи ей…

В эту минуту они дошли до подножия лестницы, и большое зеркало отразило их обоих. Патрис прервал себя на полуслове и опять расхохотался.

— Не говори ничего! — воскликнул он. — Ну что бы ты мог ей сказать?