Дом убийств

— Ступайте мимо колокольни позади церкви. Первая улица направо. Там вы увидите дом с увитой зеленью беседкой и балконом. В это время Мари обычно выходит подышать воздухом.

Домик утопал в цветах, окруженный фуксиями, бегониями и геранью. Все это, заботливо ухоженное, говорило о мирной жизни и душевном спокойствии хозяйки. Мари с зеленой лейкой в руках как раз кончала поливку. Потом со складным стулом и вязаньем под мышкой она спустилась по ступенькам, тяжело переставляя опухшие ноги, и устроилась наполовину на солнце, наполовину в тени.

Теперь ей должно было быть около восьмидесяти двух лет, потому что в то ясное утро после ухода Серафена я оставил ее восемнадцати- или девятнадцатилетней. Я знал, что она вышла замуж за обычного человека, у которого, подобно ей, было счастливое детство. Они вырастили нескольких детей, разлетевшихся со временем, как это нынче модно, по свету. В итоге Мари доживала свой век одна, сидя перед дверью дома на складном стуле, и смотрела на спешивших мимо прохожих сквозь большие очки, какие носят люди, перенесшие операцию по поводу катаракты.

Прошлое, в котором она жила, погребено сейчас под спудом времени. Помнит ли она еще о нем? Как знать? Глаза, из которых удалили хрусталик, не могут больше выражать ни сожаления, ни меланхолии. Они остаются вечно смеющимися.

Мари что-то ловко вязала. Она поднялась мне навстречу, и я увидел, как блеснул аквамарин в кольце, которое шесть десятилетий назад Серафен надел ей на палец. Рука хранила следы прожитых лет, но камень и кольцо остались такими же, как в тот день, когда Селеста и Клоринда выбрали подарок к восемнадцатилетию своей малышки.

— Ах, так это вы хотели увидеть! — сказала Мари.

Она отложила вязанье и пошла впереди меня, чуть прихрамывая, но все же бодро. За дверью, затянутой сеткой от мух, была чистенькая деревянная лестница, по которой мы поднялись на второй этаж. Дом содержался в идеальном порядке. В комнатах пахло ореховой настойкой и мастикой для полов.

Мари проводила меня в столовую, обставленную массивной мебелью. И я сразу же увидел часы. Механизм поместили в красивый, светлого дерева, футляр, украшенный цветочной росписью. На циферблате изящной вязью была выведена фамилия мастера: Combassive, Abries-en-Queyras.

— Идут минута в минуту! — с гордостью сказала Мари. — И вот! — она указала рукой на колыбель, стоявшую между часами и тяжелым столом в стиле Генриха II. Под ней был красный коврик, а внутри — два вазона с роскошными аспидистрами. У изголовья блестела звезда Верхних Альп, покровительница и заступница, которая царит над этими суровыми долинами.

— Я уверен, Мари, что сердце ваше также никогда не ошибается и ясно, как этот аквамарин, который так вам к лицу. Так скажите мне: вы знаете, кем на самом деле был Серафен?

— Ах! — воскликнула она. И после паузы: — Вот вы зачем пришли! И для этого мы должны были увидеться наедине?

Я кивнул.

— А разве сам он знал, кто он такой? Не раз… не раз казалось мне, что он заблудился на этой земле и кричит: «Освободите меня!» Как вы хотите, чтобы я, простая девушка, могла его удержать? Он ушел, уехал… А меня в двадцать лет выдали замуж. Муж мне достался, какого только поискать… Добрый, как хлеб. К тридцати годам у нас было уже четверо ребятишек. Вот так-то. В конце концов я узнала, что Серафен, меряясь силами с тридцатиметровыми соснами, таки добился своего. Великан против великана, но дерево одержало верх. Оно его раздавило. По крайней мере так сказал мне продавец груш из тех краев, где это случилось, когда я покупала у него фрукты на зиму. И еще он сказал: «Его похоронили в Аншастрей на старом кладбище под колючими кустами. То есть, я так думаю, что это был он». И когда умер мой бедный муж, мне захотелось съездить в Аншастрей. Я решила поставить хотя бы камень на его могиле, чтобы люди знали: кто-то о нем помнит. Тогда каждый год, 1 ноября, я отвозила бы ему цветы. Для меня это было бы, как прогулка. Вы бывали в Аншастрей? Это чудесное место, особенно осенью…

Я стала искать старое кладбище… Колючие кусты… Я встретила двух стариков, собиравших грибы; они жили там с незапамятных времен. Я описала им Серафена. Они порылись в своей памяти, посовещались друге другом. Припомнили всех рослых силачей, которых перевидали на своем веку. Но нет. Я ошибаюсь. Если это тот, о ком они думают, он вовсе не похоронен на старом кладбище. Скорее ваш Серафен погиб в лесу во время обвала в двадцать восьмом. Там он и остался. Ну да! Представьте себе: сотни тысяч кубометров камня, кто бы там что мог найти! С тех нор на месте обвала успели вымахать двадцатиметровые сосны. И следа не осталось. Только большой шрам на горе в форме креста. Если ваш великан должен где-то быть, он там. И не нужно ему никакого камня — над ним и так сколько угодно камней…

— Но, Мари, вы говорите о том времени, когда его больше не видели. А раньше? Когда он жил рядом с вами?