Дом, в котором совершено преступление (Рассказы)

- Но здесь написано Франчезетти и сказано, что ты хочешь получить место швейцара... Что за путаница?

Тогда я, собрав последние силы, простонал:

- Господин адвокат, мое имя Альфредо Чезарано, я шофер... Сегодня утром вам звонил по моей просьбе Полластрини, которого вы знаете, и потом я пришел к вам и вы дали мне рекомендательное письмо к адвокату Скардамацци... Только вы перепутали адрес и послали меня в муниципалитет к бухгалтеру Скардамацци, а он послал меня к Треска, но я не нашел его... Тогда мне пришла мысль поехать к настоящему адвокату Скардамацци... Но он потерял мое письмо и прочел в другом письме, которое лежало у него на столе, будто меня зовут Франчезетти и я хочу место швейцара... и дал мне письмо к вам... И вот я вернулся, изъездив пол-Рима, и едва держусь на ногах от усталости и голода.

Слушая меня, он нахмурил брови и скривил рот: он узнал меня, понял, что невольно сыграл со мной злую шутку, и теперь, я это отлично заметил, он был смущен, и ему было стыдно. Едва окончив свою жалобу, я вдруг почувствовал, что в глазах у меня двоится, а лицо адвоката как-то странно расплывается. Тогда я быстро опустился в кресло возле стола, закрыв глаза рукой. Со мной был чуть ли не обморок, а адвокат между тем пришел в себя и справился с охватившим его стыдом.

- Простите меня, это от слабости, - начал я, но он, не дав мне окончить, быстро проговорил:

- Что ж, мне жаль... Но мы все так завалены делами, а безработных сейчас столько... Мы вот что сделаем: до сих пор машину я сам водил... ну, а теперь, значит, водить ее будешь ты... Разумеется, временно, пока не найдешь работу... Сказать по правде, мне не нужен шофер, ну да ладно, ничего не поделаешь.

Сказав это, он не стал меня больше слушать, а позвал служанку, объявил ей, что я новый шофер, и велел проводить меня на кухню и накормить. На кухне этим болтушкам, что расспрашивали меня с любопытством, кто я такой, откуда и как это адвокат взял меня шофером, я, потеряв наконец терпение, сказал, отрываясь на минутку от миски:

- Он взял меня потому, что в нем заговорила совесть.

- Совесть?

- Да, и не спрашивайте у меня больше ничего. Единственное, что я могу вам еще сказать, это то, что меня зовут Альфредо Чезарано. Но вы можете звать меня просто Альфредо.

Жизнь - это танец

В марте мне исполнилось восемнадцать лет, и я добился разрешения отца бросить учебу. Разрешение он дал, отчаявшись во мне: я отстал на четыре года и теперь один из всего класса носил длинные брюки. Мой отец, человек старинного склада, разрешил мне бросить учебу, но предварительно закатил такую сцену, что и рассказать невозможно. Он вопил, что я доведу его до разрыва сердца и что вообще он не знает, как со мной быть. Кончил он тем, что предложил мне работать в нашем магазине, в большом, старом и хорошо всем известном магазине канцелярских принадлежностей, что близ площади Минервы.

На это предложение я ответил очень коротко:

- Лучше подохну.

Тогда отец схватил меня за руку и выставил за дверь.

Итак, поскольку на меня махнули с отчаяния рукой, я в восемнадцать лет был предоставлен самому себе и мог заниматься чем угодно.

Первым делом я купил роскошный красный свитер, синие штаны американского покроя, крупно простроченные белыми нитками, с шестью карманами, с отворотами до половины голени и с фабричным клеймом на самом заду, желтый шейный платок и полуботинки типа "мокасины" с медными пряжками.

Мать меня очень любит и во всем мне потакает. Она поднесла мне в день рожденья портативный радиоприемник и уговорила отца подарить мне мотороллер.

В тот же день я отправился в парикмахерскую и велел подстричь себя под Марлона Брандо. Пока я стригся, маникюрша, невзрачная с виду девушка, подошла ко мне и спросила, не желаю ли я привести в порядок руки. Я поглядел на нее снизу вверх и, хотя она вовсе не была красавицей, скорей наоборот, про себя решил, что это как раз такая девушка, какую мне надо.

И я не ошибся в Джакомине: пока она делала мне маникюр, мы, как водится, болтали о том, о сем, и я узнал, что она, так же как и я, больше всего на свете любит рок-н-ролл. Я назначил ей свиданье, и она сразу согласилась. Так что, когда я вышел из парикмахерской, у меня было все, что надо: красный свитер, синие штаны, стрижка под Марлона Брандо, портативное радио, мотороллер и Джакомина. И мне было восемнадцать! Наконец-то жизнь начиналась!

Для меня жить - это танцевать рок-н-ролл, не больше, но и никак не меньше. Словно дьявол сидел в моем худом теле, а в те апрельские дни меня вихрем носило по весенним улицам города, полным запаха цветов и пыли, и мне казалось, что даже порывы этого вихря следуют ритму рок-н-ролла.

С карманами, полными монет по пятьдесят лир, с Джакоминой под ручку она к тому времени бросила работу в парикмахерской - я целыми днями бродил по барам, в которых были американские проигрыватели-автоматы. Я входил в бар, опускал монету в автомат, игравший рок-н-ролл, и тут же, между стойкой бара и кассой, начинал наш с Джакоминой номер.