Дом в Мансуровском

– Сегодня! – выкрикнула она. – Можно сегодня?

– Можно, – после паузы ответил он, – в семь на Вернадского.

Дрожали руки. Юля заходила по комнате. Надо обрадовать Клару. Позвонить в Мансуровский и рассказать своим. Кружняк все сделал. Выходит, они действительно всесильны? Главное, что сегодня они увидятся! Как же она соскучилась! Дожить бы до вечера.

Дожила. Бросилась к нему в объятия, прижалась. Видела, что он растерялся. Да что там – он был изумлен!

– Девочка моя, – хрипло сказал он, – как я соскучился!

Юля промолчала. Что говорить, когда и так все ясно – она влюбилась.

Увидев паспорт с пропиской, Клара расплакалась. Требовала показать еще и еще, проводила бледным, худым пальцем по фиолетовому штампу и снова принималась плакать.

– Я не расстраиваюсь, что ты, девочка! – повторяла она сквозь слезы. – Я от счастья! Бывают же слезы счастья, душа моя?

Юля напоила ее сладким чаем, кое-как, с уговорами, впихнула полбутерброда с сыром, дала ложку любимого вишневого варенья, укрыла ее, чмокнула в пергаментную щеку и включила ночник.

У двери обернулась – забыла зашторить окно. Аккурат под их окнами горел злобный ярко-белый фонарь. Задвигая плотную синюю штору, посмотрела на Клару – та спала, и Юле показалось, что лицо у нее спокойное, расслабленное, умиротворенное. Давно такого не было.

Медленно, на цыпочках, чтобы не скрипел старый рассохшийся паркет, пошла к двери. Осторожно открыла ее, самую малость, чтобы выскользнуть, и услышала шепот. Остановилась, прислушалась – во сне? Ну да, конечно, Клара иногда говорила во сне. Врач объяснял это действием обезболивающих и снотворных.

– Счастье, – бормотала она, – какое счастье. Все сделано, как хорошо.

Юля прикрыла дверь и пошла на кухню. На широком кухонном подоконнике стояла настольная лампа – голубая керамическая нога в мелких синих цветочках и синий шелковый, с кистями абажур.

Тихий и ровный голубоватый свет разливался по кухне. У раковины на полотенце сушилась вымытая посуда – сиделка, литовка Регина, была аккуратистка. На вычищенной до блеска плите стояла кастрюлька с супом – овощной бульон, разваренный рис, мятая картошка, морковка и кабачок. «Грустный суп, – подумала Юля, – грустный суп для больного человека».

Она открыла холодильник – кусок сыра, творог, картофельное пюре, остатки отварной рыбы, кефир, яблочный сок. Колбасы и сосисок в их доме не водилось. Обычно Юля не ужинала – стакан кефира, кусок черного хлеба, свежий или соленый огурец. Но сейчас она поняла, что этим не обойдется – есть хотелось ужасно. В стрессе ей всегда хотелось есть. Просто зверски хотелось, например, хорошего куска жареного мяса. Она точно бы съела сейчас полкурицы и сковородочку жареной, с хрустящей корочкой, картошки! Или две-три котлеты – здоровенные, пышные, сочные, которые умеет делать только Ася.

Но ни мяса, ни курицы, ни Асиных котлет не было, зато в берестяной хлебнице лежал свежий хлеб, а в овощном ящике штук шесть картошин. А когда есть картошка и хлеб – есть еда.

Юля была не из хозяюшек. Готовить не умела и не любила: простоять полдня, чтобы за полчаса все смели?

Когда Клара заболела и Юля к ней переехала, пришлось начать готовить. Правда, Клара твердила:

– Ты только не убивайся! Что-то совсем простое, душа моя! Каша или пюре.

Так и было: себе – тарелку пельменей, Кларе кашу.

Когда появилась Регина, их и без того несложный быт упростился – Регина, истинная литовка, убирала с особой тщательностью: «Я по-другому не умею», – поджав сухие губы, говорила она. Но готовила без изысков – литовская кухня не грузинская и не узбекская: овощной суп, тушеные овощи.

Сейчас Юля, стоя на кухне, резала узкими дольками картошку, которая вскоре зашкворчала на сковородке. В буфете обнаружилась банка маринованных огурцов – вот это подарок!

Юля открыла бутылку вина, положила на тарелку картошку, выудила несколько пупырчатых, остро пахнувших уксусом огурцов и подняла бокал.

– За тебя, Кларочка, – сказала она, – и за меня. И за то, что у нас получилось. – Поднеся бокал к губам, добавила: – Ну и за нашего благодетеля.

После еды и выпитого захотелось спать. Еле дошла до кровати.

Проснулась она в половине восьмого и подскочила как ошпаренная: через час придет Регина, а ей ровно в это же время надо выскочить из дома. А еще ванная, кофе, а главное – Клара.

Умылась, сделала пару глотков кофе, оделась и пошла к Кларе. Та спала. «Сон – мое спасение, – говорила она, – во сне я не думаю».

Юля осторожно подошла, поправила одеяло – Кларино лицо было спокойно. Юля вздохнула и вышла из комнаты. Мимолетом глянула в зеркало – ничего себе! Вот вам и картошечка с огурчиками и полбутылки вина! Любуйтесь! Под глазами набухли мешки – «пельмени», как их называла Клара. «Ладно, пройдусь по воздуху, приду в себя».