Дом в предгорье

Гости отдохнули еще немного, выпили овечьего молока, пастух порассказал им всякого о волках, о своем стаде, о последней грозе и о том, как в страшный ливень искал потерявшуюся овцу Тарканю. Когда они собрались уходить, зазвенели колокольчики  — овчар[26] пригнал стадо, вокруг которого носился белый пес, не давая овцам разбегаться. Овчар играл на фуяре.[27] Одет он был так же, как и пастух: в узкие штаны, замасленную рубаху из грубой ткани с широкими рукавами, на поясе спереди висел кисет с табаком, а сбоку — валашка. Обут в крпцы, на голове низкая шляпа с околышем[28] из меха ягненка, из-за околыша торчала короткая глиняная трубка. На плечи наброшена коричневая бурка. Парень был высокий, плотный, как и пастух, дочерна опаленный солнцем, с сильными, мускулистыми руками, длинные черные волосы он зачесывал за уши.

Увидев его, пастух тотчас же пошел открывать кошару. А Богуш, когда овчар загонял стадо, удивился, каким образом они с пастухом отличали овец по виду, по характеру, каждую звали по кличке, хотя ему казалось, что Бакуша совершенно такая же, как Тарканя, а Белена — как Гвездула или же Быструла.

Перед самым уходом Богуш, как гость, получил от пастуха в подарок сыр — таков обычай, а Зверке досталась кожа змеи, которую овчар убил утром, — обтянуть мундштук трубки. Богуш тоже кое-чем отдарил пастуха «ради добрых отношений».

По дороге Зузула поведала Катюшке, что барана солнечная ведьма не опалила, просто пастух его зарезал и сварил в котле.

— Ну что ж, дед ведь от этого не обеднеет, у него их еще две сотни, а пастуху иногда тоже хочется мяса поесть. Только надо говорить правду, — рассудила девушка.

— То-то и оно, — согласилась с нею тетка.

Путь домой прошли быстрее, потому что двигались не лесными тропами, а удобной дорогой, хотя и более длинной. По пути Зверка рассказывал о жизни овчаров, о том, что они находятся на пастбище непрерывно с конца апреля и до конца октября, или, как принято говорить, — от Юрия до Димитрия, о том, как они закалены в борьбе со всякими трудностями. Им часто приходится встречаться с волками, нередко и гайдуки,[29] что скрываются в горах, заглядывают к ним и забирают лучших баранов, а чтобы незваные гости ушли по-хорошему, приходится их обхаживать, поить овечьим молоком.

Так, рассказывая обо всем понемногу, спустились в небольшую зеленую долину, по которой торопливо бежала речка, «живая вода», и вскоре очутились у своего дома, где их под ореховым деревом уже поджидали хозяин и хозяйка. Опять завязался разговор, хозяин первым делом спросил, что нового наверху, и, услышав про погибшего барана, покачал головой, улыбнулся, будто хотел сказать: «Знаю я его, мошенника!» Вскоре из-под дерева удалились женщины, ушел и Зверка. Только Богуш остался сидеть с хозяином и, когда старик захотел посмотреть рисунки, начал с пастушьей хижины и пастуха, что старику очень понравилось, и он, словно пастух был перед ним, погрозил ему:

— Вот погоди у меня, пройдоха! — Но тут же добавил — Ну что ж, пастух он все-таки хороший, хоть и зарежет иногда барана, тут уж ничего не поделаешь!

Богуш дал посмотреть и портрет Катюшки, без утайки поведав, как девушка испугалась.

— Да, болтают такое, — подтвердил хозяин и долго не мог оторвать глаз от рисунка, хотя это был всего лишь набросок. — Фигурой, — произнес он, — фигурой она пошла в мать, а лицом похожа на отца, на бедного моего Юро.

Когда старик возвращал рисунок Богушу, на седых ресницах его блеснула слеза.

— Прежде чем уйду, я сделаю вам такой же портрет, — пообещал Богуш, заметив, что старику это будет приятно.

— Ох, большую радость мне доставите, кто знает, долго ли она еще у нас в доме поживет. Я не собираюсь выдавать ее, как здесь принято — в пятнадцать-шестнадцать лет девушки уже становятся женами, — но если ее придут сватать в зажиточный дом, да жених ей понравится, что я на это скажу? Придется сделать так, как она пожелает. А я бы очень хотел, чтобы она попала в хорошую семью, мы ведь растим ее словно ягодку.

Тронутый этими словами Богуш спрятал рисунок. Близился вечер, пригнали домой скотину, и это прервало разговор о Катюшке. Услышав звон колокольчиков, она вышла из дома и стала подзывать коров по кличкам.

Старик заговорил о своем хозяйстве, сколько доходу оно ему приносит, не преминув после слова «свиньи» добавить: «не при вас будь сказано».

— Так же как у овец, быков, коней, у каждой коровы тоже есть своя кличка, — продолжал он. — Если у нее нрав веселый — она Веселина, если ноги стройные, как у оленя, — Олешка, если пасется у дома — Домашка, и тому подобное.

Спустя некоторое время шум во дворе утих, все угомонилось, и хозяйка позвала ужинать.

— А хворосту уже наготовили? — спросил хозяин у молодежи.

— Эх, и костер будет! — прищелкнул пальцами Зверка. — Как только появятся звезды, пойдем, чтобы разжечь первыми!