Дом в предгорье

— Гостил у дяди, в Гевешском округе под Мишковцем[4] у него имение, я там каждый год живу. Захотелось немного Словакию посмотреть, и я двинулся в путь пешком, решив, что мир лучше узнавать не из повозки. Вчера заночевал в Тисовце,[5] там сказали, что уже сегодня могу быть в Брезно.[6] Не сойди я с главной дороги, может, и добрался бы. Да вот сошел, очутился в лесу и заблудился. Если бы не блеснул огонь вашего гостеприимного очага и не указал мне дорогу, блуждал бы я до утра в лесу, а может быть, там и погиб.

— Ну, вы не сильно уклонились, мы ведь у самого подножия Дюмбьера, а от нас до Брезно полтора часа ходьбы. Только я бы не советовал пускаться в путь по нашим лесам тому, кто не знает лесных троп, не знает, как через лес пройти, очень легко тут заблудиться так, что и вовсе не выберешься, — заметил хозяин.

В это время женщины подали ужин на стол, следом за ними явились и работники. Все встали вокруг стола, хозяин снял шапку, перекрестился и, сложив руки, стал молиться, а остальные громко повторяли за ним слова краткой молитвы и гость вместе с ними. И хотя он не привык молиться перед едой, установленный здесь порядок уважал.

Помолившись, все сели за стол, покрытый белой полотняной скатертью: хозяин с семьей — во главе стола, работники в противоположном конце. Гостя усадили на почетное место — в углу рядом с хозяином. Работники ели из одной чашки, у хозяина и у остальных стояли тарелки, лежали роговые ложки, а гостю положили, кроме того, вилку и нож. На хозяйском конце стола в честь гостя подали на два блюда больше.

— Ну что ж, угощайтесь чем бог послал да что наспех сготовили, — сказала хозяйка, придвигая гостю миску с похлебкой из пахты.[7] Гость же по господской привычке хотел, чтобы первой отведала хозяйка, но — боже упаси! — она ни за что на свете себе не налила бы.

— Гостю почет, — сказала женщина, и волей-неволей ему пришлось налить себе первому.

Все принялись за еду, наступила тишина, которую временами нарушала хозяйка, потчуя гостя, как это принято везде.

— Ну, попробуйте галушки, брынза там хорошая. А может, яичницы положить? — предлагала она, хотя проголодавшемуся гостю нравилось все.

Работники тоже ели молча и лишь иногда с любопытством поглядывали на незнакомца. Особый интерес он вызвал у женщин. Очень удивила их тончайшей ткани белая рубашка с длинным рукавом и манжетами, какие тут носили только женщины. Зверка глядел на него даже с гордостью, словно видел в нем себя.

Наибольшее же восхищение вызвал незнакомец у Катюшки, которая не могла понять: как он вдруг стал таким красивым? Ведь когда он переступил порог дома, закутанный в серую накидку словно в туман, она решила, что к ним в дом пробирается не то привидение, не то чернокнижник, и даже испугалась. И вдруг превратился в ладного молодца, равного которому она не знала. Его руки были маленькие и белые, меньше, чем ее, хотя тетка Ула говорила про ее руки, что они, как у феи. А таких черных, красивых зачесанных назад волос не было ни у кого из знакомых парней. И костюм Зверки казался на нем более красивым. Никто так не сидел и не ел, как он, а голос звучал словно колокол. Она досадовала, что гость не отрывал взгляд от тарелки, кроме еды, ни на что не обращал внимания, только иногда на мгновение поднимал глаза. Наконец, когда хозяйка, в который уже раз, стала потчевать его, гость положил вилку и нож на тарелку, поблагодарил, поднял голову, и тут глаза его впервые встретились с Катюшкиными. Смутившись, опустила она черные ресницы, и, словно тучи, заслонили они яркие звездочки, а нежный румянец, будто лучи зари, залил ее очаровательное личико.

Она стала поспешно есть, но второпях поперхнулась. Сидевшая рядом тетка хотела было стукнуть ее по спине, чтобы кусок проскочил, но девушка словно угорь ускользнула из-под ее руки и выбежала за дверь.

— Эх, одни глупости на уме! — с укором сказала вслед ей бабушка.

— Молодая еще, неразумная, — стала оправдывать девушку тетка.

— Это ваша дочь? — спросил гость у хозяина.

— Внучка, после сына осталась, — ответил тот и, указывая на стройную красавицу, сидевшую подле высокого мужчины, продолжал: — Вот наша дочь, а это ее муж, наш зять. Тут, — показал он в другую сторону, где сидели тетка и Зверка, — невестка Ула и сын ее Зверка. Это моя родная семья, а те — моя семья, богом данная, — добавил он, переводя взгляд с родственников на работников.

Гость смотрел на них и видел приветливые, красивые лица. Мужчины могучие, как скалы, женщины стройные, как сосны. А вот, вся зардевшаяся, вернулась и та, что показалась ему краше всех остальных. Хотя он и заметил ее у очага, когда входил в дом, но тогда ему, усталому и голодному, было не до красоты. Ведь у голодного только хлеб на уме. Утолив голод и отдохнув, гость обратил свои мысли к тому, что радует сердце, — к красоте и был поражен, когда увидел, что напротив сидит девушка, хороша, как маков цвет. Казалось, сам бог послал ее в этот мир.