Дом Весталок (ЛП)

Что же до Коламбы, то когда мы вернулись с ней к «Дворцу Приапа», хозяин выскочил нам навстречу, угрожая прижечь ей угольями ноги за то, что посмела выйти из дому без его разрешения, так что Луцию ничего не оставалось, как купить её тут же на месте. И я совершенно уверен, что в его доме ей живётся хорошо. Луций, конечно, не так юн и прекрасен, каким был молодой Азувий; но это не мешает ему вести себя, как влюблённый юноша.

Старинное этрусское присловье гласит: если завещание никому не принесло хорошего наследства – это плохое завещание. Но хотя мой друг Луций Клавдий и не был в числе наследников Азувия, история с ненаписанным завещанием несчастного юноши всё же принесла ему несомненную пользу.

Лемуры

Раб подал мне свёрнутый пергамент. Я развернул письмо и пробежал глазами написанные знакомым почерком строки.

Гордиану от его друга Луция Клавдия. Приветствую. Одному моему другу срочно требуется твоя помощь. Я сейчас нахожусь в его доме на Палатине. Мой раб покажет тебе, где это. Только не бери с собой мальчика; для ребёнка это может быть слишком страшно.

Предупреждение было излишним: я и так не взял бы с собою Эко. Мой приёмный сын как раз занимался со своим учителем. Они устроились в саду, выбрав солнечное место. Учитель диктовал, а Эко записывал на вощаной табличке.

- Бетесда! – громко позвал я, но она уже стояла рядом, держа наготове мой зимний плащ. Набрасывая его мне на плечи, она бросила взгляд на письмо, которое я всё ещё держал в руке, и на лице её появилось выражение неудовольствия. Бетесда совершенно не умеет читать и потому относится ко всему написанному с величайшим недоверием.

- Луций Клавдий? – спросила она.

- Как ты… - но тут я догадался, что она, конечно же, просто узнала доставившего письмо раба. Мы, господа, редко даём себе труд запоминать чужих рабов; но сами наши рабы – иное дело.

- Наверняка зовёт тебя сыграть в кости или же попробовать вино нынешнего урожая, - пренебрежительно сказала она.

- Вовсе нет; он предлагает мне работу.

Её губы дрогнули в довольной улыбке.

- Впрочем, тебя это не касается, - тут же добавил я. После того, как я взял в дом Эко, подобрав его на улице, а ещё более после того, как я официально усыновил его, поведение Бетесды всё меньше походило на поведение наложницы и всё больше на поведение жены и матери, ведущей дом. Я отнюдь не был уверен, что эта перемена мне по душе. Впрочем, в том, что от меня тут хоть что-то зависит, я был уверен ещё меньше.

- Сложная работа, - уточнил я. – Вполне возможно, опасная.

Но Бетесда меня уже не слушала, занятая своими мыслями. Скорее всего, прикидывала, что можно будет купить для дома на мой будущий заработок. Выходя на улицу, я слышал, как она напевает какую-то египетскую песенку.

Октябрьский день выдался холодный и ясный. Узкая, извилистая улочка, сбегающая по склону Эсквилинского холма от моего дома вниз в Субуру, вся была усыпана опавшими листьями. В воздухе стоял запах дыма; он доносился отовсюду – от очагов и жаровен. Сопровождавший меня раб зябко повёл плечами и плотнее запахнул свой тёмно-зелёный плащ.

- Сосед! Гражданин!

Тихий, будто сдавленный голос доносился справа. Я обернулся. Поверх стены выглядывала лысая шишковатая голова. На меня уставились тёмные, глубоко посаженые глаза.

- Да, ты! Это ведь тебя зовут Гордиан?

- Да, это я.

- А ещё тебя называют Сыщиком, верно?

- Верно.

- Ты умеешь распутывать тайны. Находить разгадки.

- Да, иногда мне это удаётся.

- Помоги мне!

- Может, я сумею помочь тебе. Но не сейчас. Мой друг зовёт меня.

- Это не займёт много времени.

- Но стоять на улице холодно …

- Тогда зайди в дом. Я сейчас открою тебе.

- Сейчас мне некогда. Может, завтра я смогу…

- Завтра будет поздно! Они придут за мной сегодня ночью, я знаю. Может, даже раньше. Смотри, собираются тучи. Если солнце скроется, они могут явиться сюда даже днём…

- Они? О ком ты говоришь, гражданин?

- Лемуры, - произнёс он чуть слышно, глядя на меня широко раскрытыми глазами.

При звуках этого слова стоящий рядом со мной раб совсем съёжился под своим плащом. Я сам ощутил внезапный озноб и зябко повёл плечами, пытаясь уверить себя, что всему виной внезапный порыв холодного осеннего ветра.

- Да, лемуры! – повторил мой сосед. – Мертвые, не нашедшие покоя!

Ветер шевелил сухие листья у моих ног. Лёгкое облачко набежало на солнце, приглушив его полуденный свет.

-Да, лемуры, - глядя в одну точку, бормотал хозяин. – Холодные. Безжалостные. Острые, как осколки костей. Мёртвые, но не покинувшие этот мир. Не нашедшие покоя. Голод терзает их, и утолить его они могут лишь безумием живых.

С трудом оторвав взгляд от глубоко посаженных глаз, я сделал рабу знак двигаться дальше.

- Я должен идти. Меня ждут.

- Сосед, ты не можешь бросить меня в беде! Я был солдатом Суллы! Я сражался за Республику! Меня ранили – ты увидишь, если зайдёшь. Моя нога никуда не годится; без палки я шагу ступить не могу. А ты молод и здоров; и ты римский гражданин. Неужели в тебе не найдётся хоть капли уважения к старому солдату!

- Я имею дело с живыми, а не с мёртвыми.