Дом Властвующей

— Ты всё ещё ходишь в эту свою школу ножевого боя?

— Видимо уже нет, — стальные нотки в голосе были призваны спрятать горечь. — Ведь теперь будет некому оплачивать занятия.

— Мне жаль, — Татьяна старалась говорить искренне, но, признаться, в отношении владения девочек холодным оружием, да вообще любым оружием, она испытывала большой скепсис. Вот магия — другое дело.

— Мне тоже жаль.

На несколько секунд в комнате повисло неловкое молчание, и чтобы прервать его Татьяна бодро тряхнула головой, заявив:

— Приготовлю нам на ужин тушёную картошку с курицей. Ты не против?

— Здо́рово. — согласно кивнула девушка.

— Наверно ты страшно устала после всего этого кошмара? Хочешь немного поспать?

Шемс украдкой покосилась на край коричневой обложки, предательски торчащий из-под края подушки.

— И правда, кажется мне не помешает отдохнуть.

Похоже, желание Татьяны разговорить Шемс, растормошить, отвлечь от мутной апатичности, так несвойственной этой бойкой девочке в обычной жизни, не увенчалось успехом.

— Ты ведь знаешь, что я любила Улану, даже несмотря на все её странности, — покачала головой женщина, делая последнюю неуклюжую попытку. — И тебя я люблю.

— Мама, в отличие от нас с тобой, даже магией не обладала, — с лёгкой усмешкой заметила Шемс. — Ты меня колдовать учишь! Это ли не явный признак странности в современном обществе?

Едва за Татьяной закрылась дверь Шемс снова вытащила старую мамину тетрадь. Безрадостный мир, скрытый под мягкой, с потрёпанными краями обложкой, завораживал, вселял сумятицу в разум и чувства и неодолимо тянул к себе.

В детстве сказки про принцесс и загадочных заколдованных принцев были их обязательным ежедневным ритуалом. Мама сажала Шемс перед большим зеркалом и принималась расчёсывать ей волосы. Наверно сотни раз, не спеша, она проводила расчёской по детской головке, приступая к очередной волшебной истории. Татьяна уверенно заявляла, что нет на свете человека с более богатым воображением. Конечно же, она преувеличивала.

Шемс перелистала несколько страниц вперёд. «Что это?», — думала она, — «Очередная мамина фантазия?».

Из подсознание невольно явилось воспоминание, как однажды по пути из детского сада девочка попросила рассказать о своём отце.

«У него очень красивое имя — Даррель», — улыбается в ответ мама, поправляя шарфик на её пальто.

«А ещё что?», — требует подробностей Шемс.

«Ещё у него зеленющие глаза, прямо как у тебя. И голос всегда негромкий, чуть с хрипотцой».

«А где он живёт?».

«Далеко-далеко. Возле Ведьминой горы, в старинном заколдованном доме».

«А давай мы устроим ему сюрприз — нагрянем в гости на выходные», — Шемс не испугать ни ведьмами, ни проклятыми домами, — «Ты нас познакомишь? Ему ведь наверно ужасно интересно на меня посмотреть. Вот мне на него — ну очень интересно».

«Я же сказала, что это слишком далеко», — поджимает губы Улана и Шемс догадывается, что разговор становится маме неприятен, но запретная черта уже нарушена, и в малахитовых глазках ненасытным любопытством горят два вопросительных знака.

«Ну может быть тогда в отпуск? Татьяна же вчера сказала, что тебе пора брать отпуск и ехать куда-нибудь подальше, чтобы как следует развеяться. По-моему, встреча с папой для этого как раз подходит».

«Нам туда нельзя, Шемс», — тайком вздыхает мама. — «В заколдованном доме всё не так как ты привыкла. Там другие правила, другие ценности и отношения между людьми там другие. К тому же каждый, кто перешагнёт порог того дома, попадает под власть злых чар, становится навсегда узником его стен».

«Значит папа тоже стал узником? Может быть он ждёт, когда мы придём и спасём его?».

«Заколдованные узники дома и сами не знают, что они заколдованы. Они вовсе не хотят, чтобы их спасали. Наоборот, они заманивают к себе случайных путников и превращают их в себеподобных».

«А какие они?».

«Глубоко несчастные, одинокие, не знающие любви, утратившие надежду. Никогда, слышишь, Шемс, никогда не позволяй себе страдать! Смейся в лицо всем невзгодам! Зло питается нашими страданиями. Благодаря им, оно становится сильнее и ненасытнее. Не дай ему сожрать себя!»

Колкие мурашки бегут по спине Шемс, но она стискивает зубы и не плачет, чтобы ещё больше не расстраивать маму. Иногда мама становилась на себя не похожей: непроницаемая маска сковывала лицо, надёжно пряча любые эмоции, а может подчистую выдавливая их холодностью и равнодушием.

С того дня Шемс перестала задавать вопросы об отце.

Тетрадь жгла пальцы. Шемс отложила её и подошла к висевшему на стене зеркалу, со вчерашнего дня завешанному голубой скатертью. Это одна суеверная старушка из их подъезда, приходившая проститься с покойной, настояла на том, чтобы закрыть все зеркальные поверхности в квартире. Шемс сдёрнула скатерть и, смяв, бросила на стоявшее поблизости кресло.

Обычное зеркало не хранило никаких энергетических отпечатков. Ни призраков, ни их следов, лишь точное отражение самой Шемс с плотно сжатыми губами и отрешённым взглядом. На горящих, словно в лихорадке щеках не блестело ни единой слезинки. Слёз мама не одобрила бы.