Дом золотой

Она проснулась от страшного ощущения – в закрытом доме она не одна. То ли половицы, то ли чей-то ворох, и пахло так нехорошо – словно черт надышал.

В доме темно. С улицы мало света, как уехал Бересклетов, и вдобавок ни одной звезды.

– Эй! – позвала тетя Фая. И увидела!.. В углу темно, но отсвечивает чья-то лысина. – Э-е-ей! – взвизгнула тетя Фая на обертон выше.

И этот черт, фантом, пришелец вздернулся на месте, ыкнул и бросился к двери!

В сенях что-то ухнуло! Стукнуло! Упало! Покатилось... Стена заскрежетала и только топот ног в Зоиной половине.

Тетя Фая встала, включила свет, взяла из угла булаву, которая передавалась Хвостовыми уже восьмое поколение, и, прикрывая согнутой рукой грудь, вышла в сени. Странно... Входная дверь на засове, в сенях перевернуто две скамьи, банки битые щерятся осколками... Черта нет... Никого... Люк на чердак под замком... Ага, вот оно. В толстой стене из горбыля, которая перегораживала сени на две половины, три доски отогнуты, и оттуда улыбается Зоино желтое лицо!

– Фая, к нам вор залез, – кивая быстро-быстро, объяснила Зоя, хотя Фаина с булавой ни о чем сестру не спрашивала. – Смотри, видишь, и к тебе влезли? Да? Надо будет утром участкового пригласить, как считаешь?..

Такая вот ночь... не пойман – не вор, называется.

Тетя Фая постояла в сенях и вернулась в дом, в комнате пахло тлением. Так пах Валентин. А ранним утром Зоина семья уехала, и приглашенный тетей Фаей участковый Кладовкин, дыша перегаром, помог приколотить на место три выбитые доски в сенях.

– Чего же они уехали? – гундосым баритоном спросил в тридцать пятый раз участковый тетю Фаю. – А?

– Леший их знает!

– Сами влезли – сами и уехали, – из-за спины Фаины дала ответ Маруся Подковыркина.

– Даже так? – заморгал левым глазом старший лейтенант Кладовки на обеих старух. – А ну-ка, выкладайте, барышни, в чем соль?

– Соль вон в пачке, уже половины нет, – быстро затараторила тетя Маруся. – А ты, Олег Иваныч, вот послухай...

И быстро рассказала ему про две тысячи девятьсот рублей одними пятидесятками и про то, как исчезли они с Файкиного подоконника, и про их отъем у семьи Нафигулиных белым днем, и про сбор вишни и ожог на руках, и про деда Сережу и его полет, и про дом, который ожидала продажная участь... И стала ждать ответной реакции.

– У них же две машины, – не поверил, а может, и сделал вид Олег Иваныч. – Вы, бабки, мухоморов часом не ели?

– Тогда иди отсюда! – выставив ногу и обе руки в сторону двери, гавкнула сопревшая от рассказа Маруся Подковыркина.

– Но-но! – погрозил ей молотком Кладовкин Олег Иванович, участковый, примерный семьянин и отец двух воспитанных мальчиков, проверил затем на прочность стену из горбыля, постучав по ней, отдал молоток в руки хозяйке Фаине Александровне и ушел. И ушел – дела заводить не стал.

А тетя Маруся поскребла в голове, понюхала воздух, вбежала в кухню, понюхала там, потом в обе комнаты.

– Как считаешь, чем он тут ночью занимался? – вкрадчиво спросила она у Фаины.

– У буфета стоял, ну как проснулась я, а до этого не знаю, – пожала плечами Фаина.

– А ну-ка! Давай глядеть! – и как начала обнюхивать раскрытые пакеты с мукой, пшеном, наволочки с сахарным песком и обе пятилитровые банки с колотым сахаром. – А меду у тебя больше нет? – между делом спросила она.

– Нет, – подумав, сказала тетя Фая.

– А ты вспомни, – не унималась Маруся.

Тетя Фая промолчала.

– Пахнет отравою, – отложив одну наволочку с сахарным песком, затем початую коробку индийского чая, а также раскрытую банку бразильского кофе. Маруся загребла их обеими руками и потащила на улицу к выгребной яме.

– Ой, ты чего? А ты точно знаешь? – нервно наблюдая, как Маруся высыпает желтый свекольный песок прямо на синих навозных мух, порывалась отнять бакалейный сыпучий товар тетя Фая. – Маруська! Аферистка! Кончи!

– Да?! – только и сказала Маруся и, вручив Фаине пустую наволочку, велела: – Постирай с хлоркой. Пойдем молоко в сенях нюхать и прочую снедь.

Так пришлось вывалить еще две трехлитровые банки сливочного кефира, масла не меньше трехсот пятидесяти грамм из масленки и сумку гороха из сеней по восемь рублей сорок копеек за килограмм. Ну и ту початую пачку соли «экстра» за четыре восемьдесят.

Все остальное Маруся Подковыркина признала годным для еды и питья. Ну и как, скажите, не кормить такую подругу сметаной? Подковыркина Маруся – не участковый Кладовкин Олег Иванович, хотя и он тоже неплохой человек.

Дед Сережа в отличие от участкового отнесся к Фаиному рассказу о ночном госте внимательно и, осмотрев лаз, забитый Кладовкиным в стене, перебил его по-своему и остался у Фаи в уже наступившую ночь, не ушел к себе.

Так и заснула Фаинка на кроватке, а дед на лежанке. А утром с ужасом обнаружила деда Сережу у себя под бочком, аккурат под левым. Спал дед Сережа тихо, до того тихо-о-о...

Фаинку кинуло в озноб, потом в краску! Она лихорадочно проверила и немного успокоилась – байковые розовые штаны до колен были на ней.

Резиночки тугие. Сама вдевала. Значит, самое дорогое на месте, не украдено.