Дом золотой

– Братан, тебя вместо Путина в телевизор надо! Я за тебя проголосую, Артемон! – пообещала Аленка и ногой придержала дверь от рвущейся к ним бабушки.

Зоя, побегав по саду, успокоилась и спустилась в подпол взглянуть на прошлогоднюю картошку.

Валентин исчез вместе с крысином. Зоя вылезла из подпола, позвала его, плюнула и начала перебирать пшено.

Старая терраска

А у тети Фаины было любимое место выпаса за рекой.

Каждое утро, если не холодно, в основном с первого июня по август, тетя Фаина шла с коровой вниз по улице к реке.

Город кончался, начиналось поле, на котором пасти было нельзя. А в низине текла темная река Девочка. Тетя Фая садилась в лодку, а корова плыла рядом на другой берег, на заливной луг.

А вдали стоял зеленый Мокрый лес с душными запахами сыроежек и большими кучами муравьев под сухими елками.

– Я лучше России – не знаю земли, – пела по радио с проплывающей мимо лодки какая-то, видно, очень бедная женщина.

Переплыв реку, тетя Фая усаживалась на мягкую кротовую нору и глядела на свою справную корову, как та ест васильки и тимофеевку.

Я хочу умереть осенью в желтом лесу, думала тетя Фая. В сухом овраге на середине горы. Я сяду отдохнуть, справа положу полкорзины опят и лисиц, а слева палку, с которой шла через лес.

Я сяду, закрою глаза, потом взгляну последний раз вперед на черный старый дом, через поле и реку, в глубине улицы. В нем я родилась в год индустриализации всей страны; в сердце кольнет острая игла, я зашлепаю в последний раз заветренными губами. И все.

А через день меня занесет желтыми листиками, я останусь там навсегда. Я не хочу лежать среди гробов и костей злых бывших людей… Можно, я не буду? Спасибо, Господи…

Старых людей часто посещают мысли об уходе. Это не значит, что старичок или едва живая старушка умрут прямо здесь и сейчас, когда хромыляют из магазина похоронных принадлежностей, выбрав по размеру тапочки, саван и ленту-молитву на холодный свой лоб.

Запастись никогда не рано. Ничем. И почему бы не купить кокетливый похоронный гарнитур, раз он имеется в продаже по сходной цене. Святое дело.

Тетя Фаина погрустила, вытерла глаза, допасла корову и поплыла на лодке домой, а корова вслед за ней, шевеля копытами по черному илу медленной реки.

И первое, что увидела тетя Фая, подходя к дому, – Валентин Михалыч, сидя на корточках на своей старой терраске, бьет ее, то есть терраску по крыше колуном.

Тетя Фая потерла глаза, думала, перегрелась? Солнце, галлюцинации?

Нет. Все есть – как есть.

Терраска с Зоиной стороны за девять лет плохого к ней отношения покосилась, просела и портила вид дома, ну как рваный сапог на приличном еще старом деде говорит о многом: заброшенный дед, бездомный, и некому обиходить старика.

Такая вот за девять лет стала терраска на Зоиной стороне.

– Эхх! – колотил со всей силы по терраске сверху Валентин Михалыч. – Эхх!

И терраска начала внезапно падать, заваливаясь набок, отрываясь от стены черного дома-а-а-а-а…

И упала секунд за пятьдесят. А Валентин, уцепившись за крышу, сидел на верхотуре и скалился.

– Как я ее! – похвалился он кому-то и забросил колун в кусты. А внизу стояла вся семья Нафигулиных, аплодировала и хихикала.

– Дед! Папуля! Валяша, не упади! – дружное многоголосие дружной семьи.

Потом начали оттаскивать поверженную терраску в сторону и жечь. Повалил теплый серый дым прямо в облака и еще выше.

Тетя Фая смотрела и плакала. В той терраске провожали папу Сашеньку на войну. И спали детьми, ждали папу с войны. И столько было с ней перевязано жил, и зачем ее сломал Валентин Михалыч, старый старик? Свою же терраску, которую занимал девять лет и которой требовался, чтобы стоять ровно, только добрый взгляд и несколько рублей каждый год.

Ведь сестра-терраска с Фаининой стороны один к одному такая же, но стоит, как боровичок, и не гниет, не клонится… Эх… Труды вложенные – полкилограмма гвоздей, толи рулон и баночка лазоревой краски. Все! Было бы сердце доброе.

Тетя Фая хотела это сказать, но горело легкое от старости серое дерево, хихикали внучата, скабрезно поглядывал от костра Валентин, трясла подолом и веселилась у огня Зоя, надменно, не мигая, смотрела на корову Злата. Один только Валера спокойно помалкивал, надевая на шампуры куриные грудки и облизывая губы.

А дома тетя Фая начала кричать. Хотя за шестьдесят девять лет ни разу до этого не повысила голоса ни на кого, исключая корову, соседку Марусю и десяток гадюк, встреченных в лесу.

Так ей было обидно!

За все!

И за пренебрежение и за унижения от всех-всех людей, а не только от родной сестры Зои и брата Юры.

Ну, зачем люди такие злые?

За-а-че-е-ем?

Ведь все же хорошо. Поделилась с ними домом! А они? Зачем ее в могилу раньше времени гонят?

Зачем вот терраску по голове колуном?