Дом зверя

Приехали, подумал я, сегодня решится всё. Это суровый район сурового города. На сегодняшнем концерте всё либо случится, либо нет. Этот момент настал позже, чем я думал… но он настал.

Поначалу мы назывались просто «Римейндерс», а не «Рок Боттом Римейндерс». Было это в 1992, когда Джордж Буш ещё был президентом, а я лишь один раз за двадцать лет играл на гитаре перед настоящей аудиторией (с Джоном Кэфферти и ансамблем Бивера Брауна — фотографию с того концерта можно увидеть на суперобложке «Оно»). Я думаю, смена названия произошла из-за проблем с авторскими правами, но наверняка я знаю лишь одно: в какой-то момент между тем, когда Кэти Кеймен Голдмарк впервые спросила, не хотел бы я сыграть в рок-группе (всего один раз), и когда Рой Блаунт представил нас на съезде Американской Книготорговой Ассоциации в Анахайме, мы из «Р» превратились в «РБР». Мы не очень хорошо отыграли в тот вечер в «Ковбое Буги» — я спрятал свою копию видеозаписи и никому не говорю, куда — но мы играли громко, и зрители приняли нас очень тепло.

Часть этой теплоты, вероятно, была данью вежливости к писателям, которые неплохо потрудились на благо печатных издательств, представители которых сидели в зале, а другая часть, несомненно, была вызвана временным притуплением хорошего вкуса, которое случается в определённой степени алкогольного опьянения (а тем вечером большинство зрителей оставили эту степень далеко позади, поверьте мне). Но было и ещё две причины: элемент приятной неожиданности в том, что мы можем сыграть хотя бы так, и ещё, возможно, то, что называется потенциал. Это было во всех нас. Ощущение, что мы можем спеть и сыграть гораздо лучше, если нам дать время попрактиковаться, и, я думаю, именно это ощущение и стало основной причиной того, что почти год спустя я оказался в этой маленькой розовой уборной за сценой «Зала Три-Два-Восемь».

Снова играть музыку — играть перед настоящей аудиторией — было здорово. Даже больше, чем просто здорово; так и должно было быть, иначе концертный тур «Три Аккорда и Жизненная Позиция» никогда бы не состоялся. Это пьянило, и никто не смог выразить это лучше, чем Дейв Барри спустя час после окончания концерта в «Ковбое Буги». Я помню, как он стоял, прислонившись к стене в коридоре отеля, рядом с залом, где проходил приём, устроенный для группы; он выглядел измождённым, его футболка и битловская причёска были пропитаны потом. Он охрип и говорил почти шёпотом, но всё равно был счастлив.

— Это лучший момент во всей моей взрослой жизни, — сказал он безжизненным голосом, — я не знаю, как это характеризует меня, да и не хочу знать, но это правда. Это, чёрт побери, лучший момент в моей жизни.

Он не добавил, что хотел бы повторить: ему это не требовалось. И мне не требовалось, и никто из нас не был удивлён, что разговоры на эту тему начались до того, как на полуночном приёме был съеден последний рогалик и выпит последний бокал шампанского. По правде говоря, все, кто был на том первом концерте, хотели выступить снова, хотя некоторые люди, которые должны были поехать с нами в турне, не смогли этого сделать. Мы относились к ним с искренним, но мимолётным сочувствием, как школьники относятся к однокласснику, который не пропустил не одного урока, а прямо накануне школьного пикника заболел свинкой. (Мэтт Грёнинг, самый чокнутый из всех нас, присылал цветы на каждый концерт)

Но поскольку мы писатели, мужчины и женщины, свыкшиеся с мыслью, что хорошая работа означает редактирование, переработку и переписывание, мы не просто хотели сделать это снова: мы хотели сделать это лучше, мы знали, что нам это по силам (потенциал, помните?); вопрос был лишь в том, насколько лучше мы можем стать, и что ещё интереснее: сможем ли мы сделать это по-настоящему? Наши бостонские репетиции не смогли дать нам ответ на этот вопрос, а на первых концертах он даже не возник, потому что половина зрителей приходила на концерты с книгами в руках. Я люблю читать, как и все, и одно я знаю точно — очень непросто отплясывать на концерте с копией «Жёсткого Падения» {книга Ридли Пирсона, одного из участников группы «РБР»} или «Дейв Барри знакомится с Японией»

Я думал, в Атланте будет всё по-другому, ан нет. Публика была отличная, и мы отлично отыграли концерт, но всё равно, это место не оправдало моих надежд. «Рокси» — это старый кинотеатр, переделанный под ночной клуб, и, возможно, его киношное прошлое было частью проблемы. Этого я не знаю, зато знаю, что никогда не ловил такого кайфа от концерта, как в «Рокси», ни до ни после — я половину ночи мог петь «Сьюзи-Кью», а вторую половину — «Кого Ты Любишь» — но тем не менее это было не то, что я искал.