Дома стены помогают

— Так, — сказал Роман Петрович, сохранявший все время привычное свое невозмутимое спокойствие. — Ясно.

— Что ясно? — дрожащим голосом спросила Жанна. Очевидно, она уже поняла все.

Жанна приблизилась к Роману Петровичу, и Миша тоже шагнул вслед за нею. Роман Петрович попятился назад, с откровенной опаской глядя на Мишу.

— Давай пропуск…

— Пропуск? — грустно повторила Жанна.

— Да, пропуск. Я отмечу время…

Он протянул руку. Миша угрожающе зарычал.

— Возьми пропуск, свою собаку и уходи сию же минуту, — сказал Роман Петрович. — Слышишь? Сию же минуту.

Во дворе Миша почему-то успокоился, повеселел и в довольно благодушном настроении зашагал рядом с нами. А мы молчали. Мы думали, должно быть, об одном и том же, о том, что не придется, видно, сниматься в кино ни Жанне, ни ее пуделю…

Все тот же старичок-вахтер дежурил и на этот раз. Уставился на Мишу, потом на Жанну и узнал ее.

— Ну, как племянница, — спросил, — поправился ли твой академик?

Жанна ничего не ответила, молча протянула ему подписанный Романом Петровичем пропуск.

— Эх, — сказал он ей вслед. — А еще сулилась, для моего, мол, дяди радикулит — пара пустяков…

Жанна остановилась. Глянула на него через плечо:

— Я непременно поговорю с дядей.

У нее были такие невозможно печальные глаза, что старик, видно, удивился, а удивившись, пожалел ее.

— Ладно, делай, как знаешь…

— Она поговорит, — сказала я. — Она, конечно, поговорит, и он, когда поправится, примет вас…

Однажды я рассказала Наташе обо всем том, что произошло с нами на студии.

Наташа любит меня слушать. У нее доброе сердце, и она требует только одного: хороший конец. Чтобы все и вся счастливо кончалось. Потому во всей этой истории самое главное для нее было — вылечить старика.

— Кто же помог старику? — спросила Наташа.

— Его принял мой папа.

— И он его вылечил?

— Не совсем. Папа дал ему болеутоляющие лекарства, но вылечить окончательно так и не вылечил.

— Ее папа был очень хороший врач, — сказала Жанна.

— Почему был? — спросила Наташа.

— Потому что он уже давно умер.

У Наташи, по ее же словам, глаза на мокром месте. Однако она сдержалась, не заплакала.

— Умер? Это, значит, навсегда?

— Навсегда, на всю жизнь, на все, какие только будут века и годы…

— Навсегда, — задумчиво повторила Наташа. Наверно, для нее это слово все еще оставалось не до конца ясным.

Она дергает меня за рукав:

— Тетя Катя, расскажи что-нибудь.

— Что тебе рассказать?

— Что хочешь.

У меня фантазия не из богатых. Иногда я просто пересказываю своими словами всем известные сказки. А она после говорит:

— Почему у тебя интереснее, чем в книжках?

И теперь я тоже силюсь придумать что-то примечательное для нее. И не знаю, что придумать.

Наташа глядит на меня Жанниными карими, взыскующими глазами. Она ждет. И я начинаю, не ведая, чем закончу:

— Жила-была девочка, которая умела сочинять музыку.

— Она была композитором? — перебивает Наташа.

— Да, конечно, и она сочиняла всякую музыку, и песни, и фуги, и ноктюрны…

— И сонаты, и прелюды, и баллады, и оратории, и концерты, — продолжает Наташа…

Жанна нестрого замечает:

— Перестань перебивать, а не то тетя Катя не будет рассказывать.

— Будет, — говорит Наташа. Она уверена во мне на все сто.

И я мчусь дальше:

— Однажды она сочинила прелюд, такой прекрасный, что сперва засмеялась, потом заплакала.

— Заплакала, — громким шепотом повторила Наташа. — Никогда бы не стала из-за этого плакать.

— А вот она заплакала от радости, что сочинила такой вот прелюд, и играла его все время, до тех пор, пока пальцы не одеревенели.

Наташа вытягивает ладонь, сжимает и разжимает пальцы.

— А потом она закрыла глаза и заснула, а прелюд выскочил из клавиш и отправился гулять по свету.

— Как? — снова перебивает Наташа. — Прелюд отправился гулять?

Ирмик улыбается, а Жанна говорит:

— Ты что-то, мать, перехлестываешь. Куда хватила!

— Вы все начисто лишены полета фантазии и романтики, — огрызаюсь я. — И больше не услышите от меня ни слова.

Наташа берет мою ладонь и трется о нее носом, словно котенок:

— Тетя Катя, неужели больше ни слова? Честное слово?

И я начинаю новую сказку:

— Жил-был один мальчик, который был удивительно ленив и потому не любил учиться. И запомни, Наташа, если будешь перебивать, то я и в самом деле — больше ни слова, так и знай!

— Знаю, — отвечает Наташа.

— Ну, слушай дальше. Этот мальчик мечтал о том, чтобы кто-нибудь делал за него уроки, все равно, кто, лишь бы не он сам…

Слова рвутся с Наташиных губ, но она молчит. Даже прикладывает обе ладони ко рту.

— И вот однажды ему подарили ручку, не простую, а волшебную, и эта ручка сама стала делать уроки…

— Как это — сама? — не выдержав, спрашивает Наташа.

— А вот так, мальчик брал ее в руку, и она сама решала задачи, сама писала диктанты, без единой помарочки, сама сочиняла сочинения…

— Вот здорово!

Это восклицает не Наташа, а Жанна. И тут же, совсем как Наташа, испуганно взглядывает на меня.