Домашняя готика

29 апреля 2006, 11 вечера

В новостях сегодня показали «сюжет» про двух маленьких мальчиков из Руанды. Их родителей убили в межплеменной войне несколько лет назад. Мальчикам было по семь-восемь лет, но они работали в шахте, занимаясь тяжелым физическим трудом, чтобы выжить. В отличие от нас, избалованных людей Запада, у них не бывало выходных. В новости они попали, потому что наконец-то (возможно, благодаря какой-нибудь благотворительной организации, – я пропустила часть репортажа из-за маминого звонка) могут бросить работу и пойти в открывшуюся рядом школу. Репортер Би-би-си спрашивал, что сами они об этом думают, и оба ответили, что рады: оба жаждут учиться и благодарны за возможность, которой, они думали, у них никогда не будет.

Пока Марк бубнил рядом со мной все положенные слова: как грустно, как шокирующе, как воодушевляет, – я думала про себя: «Да, но взгляни, какие они зрелые и цивилизованные. Конечно, мы должны их пожалеть, но при этом и восхититься, ведь это мудрые, вежливые, восприимчивые юные мужчины. Достаточно посмотреть на них, чтобы понять, каким удовольствием будет их учить». Как не изумиться глубине пропасти, разделяющей этих приятных, вежливых мальчиков и детей, с которыми я провела день, – мою собственную дочь и Уну О’Хара. Если кому и пошла бы на пользу пара недель работы в шахте где-нибудь в Руанде… Знаю, что думать так очень плохо, но я так думаю и не собираюсь лукавить.

Итак, сегодняшний день, суббота. Мы с Корди у нее дома, стараемся уговорить детей поесть. Сосиски с пюре, любимое их блюдо. Но Уна не собирается есть, потому что в пюре угодила капелька кетчупа, а Люси – потому что сосиски порезаны на кусочки, а не лежат целиком на краешке тарелки. Когда наконец сложные переговоры завершились и стороны согласились на определенные компромиссы, еда уже остыла. Уна ноет: «Мы не можем есть, мама. Все холодное».

Корди явно была задета, но промолчала. Ее представление о дисциплине: иди-ко-мне-сладенькая-иди-скорее-обниму. Назови Уна королеву Англии мерзкой шлюхой, и Корди кинулась бы восхищаться ее «демократическим настроем» и уверенным владением разговорным языком.

Она выбросила остывшие сосиски и сварила еще. Если бы двум достойным мальчикам из Руанды предложили пообедать сосисками, они бы вмиг очистили тарелки и предложили помыть посуду – без вопросов.

Позже, когда Корди наверху пыталась разрешить проблему с нарядами, поскольку Уна не позволяла Люси надеть одно из своих розовых платьиц с оборками, я обдумала наказание. Ни одному ребенку не должно сходить с рук подобное обращение с матерью. Я прокралась в гостиную и взяла со стойки диск с фильмом «Энни» [10]. Любовь к «Энни» распространилась среди девочек в классе Люси точно лесной пожар. С души воротит, до чего они прониклись, будто и впрямь в состоянии отождествить себя с детишками, что гниют в приюте. Безумие началось с Люси, как ни стыдно мне в этом признаваться. Это промах моей мамочки, она купила Люси этот диск. Я подумала, что будет вполне уместно уничтожить диск Уны. В итоге я принесла диск домой, заперлась в ванной и набросилась на него с маленьким ножом, которым обычно рублю чеснок. Я ощутила слабый укол чувства вины, когда поняла, что уничтожаю и миссис Хэнниган – единственный симпатичный мне персонаж фильма. И в знак уважения я вполголоса принялась напевать ее песню:

Крохотные щечки, крохотные зубки.
Крохотное все до тошноты.
Ах, свернуть бы крохотную шейку.
О чем мечтают все, в том числе – и ты.

Гениальные слова. Каждый раз, когда приходится смотреть фильм вместе с Люси, молюсь, чтобы миссис Хэнниган зашла чуть дальше – подожгла бы приют и спалила этих омерзительных поющих и танцующих сироток к чертям собачьим.

Я почти решилась украсть и уничтожить коллекцию дисков с «Сайнфилдом» [11]Корди, когда она призналась мне, что беременна.

– Чистая случайность, но мы ужас как рады, – сказала она.

С новым бойфрендом она встречалась всего несколько недель. Они с Дермотом все еще живут в одном доме, хотя и спят в разных кроватях. Последнее, что я слышала, – они стараются как-то все наладить.

Я понимающе улыбнулась, хотя на самом деле внутри так и поднялась ярость.

– «Мы»? – спросила я. – В смысле, вы с Дермотом или вы с новым мужиком? Или все трое?

Ее лицо сморщилось.

– Это была случайность! – выпалила она.

Случайность! И как именно эта случайность случилась? Вот что мне хотелось бы знать. Член местного клуба любителей стрельбы из лука выпустил стрелу, которая случайно пробила презерватив нового любовника? Хищная птица спикировала и своим острым клювом выхватила спираль у зазевавшейся Корди? Нет, разумеется. Если решаешь не предохраняться и залетаешь – это не случайность; это значит, ты искренне пытаешься забеременеть, но так, чтобы все выглядело случайностью.

«Знаешь, дорогая, – готова была я сказать. – Не хотеть второго ребенка – это значит всегда, без исключений, использовать экстратолстые „дюрексы“, а для надежности каждое утро закидываться таблеткой по двадцать пять фунтов штука – в качестве дополнительной страховки».

Я никогда никому не признавалась и, возможно, никогда не признаюсь (если только не захочется разозлить маму сильней обычного), но, похоже, я подсела на «Левонел», как некоторые подсаживаются на обезболивающие. Мои гормоны наверняка контужены на много лет вперед, но мне все равно. Считайте это «жертвой во имя высшего блага», то бишь бездетности.

И дело не только в профилактике беременности – Господь свидетель, я подвергаю строжайшей проверке каждый презерватив, прежде чем подпустить Марка к себе. Я знаю, что мне не нужен «Левонел». Знаю, что можно найти гораздо более дешевое противозачаточное и сберечь целое состояние, но это не принесет мне такого удовлетворения, не утолит психологическую жажду. Платить по двадцать пять фунтов, лгать одному фармацевту за другим, выслушивать их серьезные наставления о возможной тошноте и прочих «побочных эффектах» – важный для меня ритуал. Каждый раз, передавая деньги фармацевту, я словно плачу вступительный взнос в единственный в мире клуб, членство в котором меня интересует.

Я частенько думаю, что надо бы вызваться добровольно (хотя времени на это у меня нет) консультировать бездетных женщин. Их несчастье, судя по тому, что я видела, кажется неподдельным, и никому не приходит в голову ничего, кроме эмоциональной поддержки или прочего сочувствия. Дайте мне час, максимум два, и я смогу убедить их, что на самом деле им крупно повезло. Говорил ли им кто-нибудь, например, что для матери с детьми находиться рядом с бездетной женщиной – худшая из пыток? Это как побывать на лучшей в мире вечеринке, где тебе приходится стоять на стуле посреди комнаты с петлей на шее и с руками, связанными за спиной. Все вокруг хлещут шампанское и чудесно проводят время. Ты видишь, как они веселятся, чувствуешь запах их веселья, его вкус, можешь даже попробовать немного поразвлечься сама, но только пока сохраняешь равновесие. Пока кто-нибудь не выбьет стул у тебя из-под ног.