Домашние правила

Он пытался трижды. В первый раз работал в зоомагазине, когда был одержим собаками. Его выгнали после того, как он сказал своей начальнице, что глупо держать тяжелые мешки с собачьим кормом в глубине магазина. Вторая работа заключалась в том, чтобы складывать в пакеты оплаченные покупателями продукты в кооперативном магазине: кассиры говорили ему «ставь своих уток в ряд», когда товары ехали по ленте, и злились, потому что он не слушал их, когда на самом деле Джейкоб, вероятно, просто не понимал, чего они от него хотят. Третьей его работой была продажа летом закусок у городского пруда. Полагаю, все шло хорошо первые час-полтора, но, когда настало время ланча и шестеро детей одновременно кричали ему, что хотят «снежный рожок», хот-дог и начос, он просто снял с себя передник и ушел.

Сзади подъезжает машина, и я чувствую себя болваном. Возвращаюсь к автомату, нажимаю кнопку «Снять» и ввожу на клавиатуре 200 баксов. Машинка разевает пасть, выдает деньги, я сую их в карман. И тут слышу свое имя:

– Тэо? Тэо Хант, это ты?

Чувствую себя преступником, как будто меня застали за каким-то постыдным делом. Но ведь нет ничего незаконного в том, чтобы снимать деньги из банкомата для автомобилистов, подойдя к нему пешком?

Дверца стоящей позади меня машины открывается, изнутри вылезает мой учитель биологии мистер Дженнисон.

– Как твои дела? – спрашивает он.

Помню, как однажды, когда мама разозлилась на Джейкоба за то, что он отказывался беседовать с гостями на свадьбе какой-то дальней родственницы, он сказал ей, что поинтересовался бы, как дела у тети Мэри, если бы его на самом деле занимал этот вопрос, но это не так, а притворство с его стороны было бы ложью.

Временами мир, в котором живет Джейкоб, кажется мне гораздо более осмысленным, чем тот, где обитают все остальные люди. Зачем спрашивать, как дела, если ответ нам вообще неинтересен? Мистер Дженнисон задал этот вопрос, потому что беспокоится обо мне или ему просто нужно заполнить чем-то пустое пространство между нами?

– У меня все хорошо, – говорю я, потому что старые привычки отмирают очень не скоро.

Будь я Джейкобом, ответил бы прямо: «Я не сплю по ночам. И иногда, когда бегу слишком быстро, задыхаюсь». Но в реальности тот, кто спрашивает, как у вас дела, вовсе не хочет услышать правду. Ему нужен формальный, ожидаемый ответ, чтобы спокойно пойти дальше.

– Тебя подвезти? На улице холодно.

Есть учителя, которые мне по-настоящему нравились, и другие, которые мне совсем не по душе, но мистер Дженнисон не попадает ни в ту, ни в другую категорию. Он весь какой-то неопределенный – от редеющих волос до уроков, которые он ведет; он из тех учителей, имени которых ты, вероятно, не вспомнишь к моменту поступления в колледж. Я вполне уверен, что до недавнего времени то же самое он мог сказать обо мне: я был средним учеником в его классе, который не преуспевал и не проваливался с достаточно громким треском, чтобы произвести впечатление. Разумеется, до того момента, как случилось Всё Это.

Теперь меня разбирают по косточкам: «О да, моя тетя была учительницей у Тэо в третьем классе». Или: «Я однажды сидела позади него на школьном собрании». Я тот парнишка, чьим именем будут перекидываться в компаниях за коктейлем еще много лет: «Это тот убийца, школьник-аутист? Я учился в одном классе с его братом в старшей школе в Таунсенде».

– Моя мама припарковалась тут неподалеку, – бормочу я, запоздало соображая, что если бы наша машина действительно была в городе, то она, скорее всего, проезжала бы сейчас мимо банкомата. – Но все равно спасибо, – говорю я и ухожу так быстро, что едва не забываю взять чек.

Всю дорогу до магазина я бегу трусцой, словно опасаюсь, как бы мистер Дженнисон не сел мне на хвост в своей машине и не назвал меня лжецом прямо в лицо. Только один раз мне приходит в голову мысль взять эти двести долларов, прыгнуть в автобус и сбежать навсегда. Я представляю, как сижу на заднем сиденье рядом с симпатичной девушкой, которая делится со мной смесью из орешков, или со старушкой, которая вяжет чепчик новорожденному внуку и спрашивает меня, куда я еду.

Я отвечаю, что хочу навестить старшего брата в колледже. Поскольку мы с ним очень близки и я скучаю по нему.

Представляю, как здорово было бы, если бы этот пустячный разговор не был ложью.

В тот вечер, когда я готовлюсь ко сну, обнаруживается пропажа моей зубной щетки. Разозлившись – поверьте, это происходит не в первый раз, – я иду по коридору в комнату брата. Джейкоб поставил запись Эбботта и Костелло «Кто на первом?» на старом видеомагнитофоне.

– Какого черта ты сделал с моей зубной щеткой на этот раз? – спрашиваю я.

– Не трогал я твою дурацкую зубную щетку.

Но я ему не верю. Бросаю взгляд на старый аквариум, который Джейкоб использует как дымовую камеру, но его нет на месте – забрали как улику.

Голоса Эбботта и Костелло едва слышны, я едва разбираю слова.

– Ты хоть слышишь их? – спрашиваю я брата.

– Звук достаточно громкий.

Помню, однажды на Рождество мама подарила Джейкобу часы. Ей пришлось вернуть их в магазин, потому что тиканье сводило его с ума.